Вирус недоверия. Медики Башкирии заявили о пропаже сведений о пациентах с Covid-19

«Инкубационный период не совпадает»

Стелле Владимировне Терещенко, маме врача уфимской «скорой» Елены Гайнулловой, 69 лет. Сейчас её жизнь посвящена заботе об осиротевшем внуке Стасике и марафону по инстанциям для сбора и оформления документов, касающихся смерти дочери и зятя и опеки над их ребенком.

— Раньше Лена была у нас палочка-выручалочка в таких делах, связанных с документами, а мы помогали ей Стасика растить. Теперь всё свалилось на нас… Хорошо, что помогают девочки с Центральной подстанции «скорой», с которыми Лена работала 13 лет. Не бросают нас, — признается Стелла Владимировна.

43-летняя Елена Гайнуллова скончалась 15 января в больнице № 8 Уфы. Её госпитализировали 8 января, а 11 января перевели в реанимацию.

Свою последнюю смену на «скорой» доктор Гайнуллова отработала первого января. Второго января утром ей уже было плохо, коллеги довезли её до дома. Думали, что это все-таки простуда. Ведь 25-го декабря Гайнуллова, как и другие медики с её подстанции, сдавала тест ПЦР, который показал отрицательный результат. Даже несмотря на то, что однократному тесту ПЦР давно не доверяют, вместо него ничего другого для регулярного контроля за здоровьем представителей группы риска пока не придумали.

В тот же день, 2 января, Елена почувствовала резкое ухудшение здоровья и обратилась к участковому терапевту. 4 января её госпитализировали в 13-ую больницу вместе с мужем. Сдали оба тесты ПЦР, сделали КТ легких, которое выявило у Елены 8% поражения. У мужа КТ было чистым, ПЦР не показал ковид. В итоге врачи отпустили обоих домой. Оджнако состояние Елены у каждым днем ухудшалось. 8 января ей снова вызвали «скорую», которая уаезла коллегу в 8-ую больницу. После смерти Елены вскрытие выявило у нее уже тотальное поражение легких до 98%. Двусторонняя геморрагическая пневмония развилась очень быстро. Ситуацию, видимо, осложнил и сахарный диабет, который у Елены выявили незадолго до смерти, осенью.

Следом за ней переболели ковидом также и Стелла Владимировна с мужем. Они попали в больницу вскоре после похорон дочери, тоже с коронавирусом. Стасик был дома на самоизоляции с отцом.

11 февраля я вышла из больницы, а 13 февраля умер Рафаэль, муж Лены. Его госпитализировали почти одновременно с Леной, однако коронавирус у него не нашли. Он был старше Лены и страдал от целого букета других заболеваний, но старался держаться. Конечно, смерть Лены его подкосила, делится обрушившимися на семью бедами Стелла Владимировна.

Достойно проводить в последний путь Елену и Рафаэля помогли её коллеги, поддержали материально. Продолжают они сбор средств для сына Гайнулловых и сейчас, пока Стелла Владимировна хлопочет по поводу оформления опеки над внуком.

По закону, если врач скончался от коронавируса, заразившись от пациента, его близким полагается выплата в сумме более 2,7 млн рублей. Однако доказать факт заражения не всегда легко. В случае с Еленой Гайнулловой именно так и получилось.

Никто не сомневался, что семье Лены полагаются выплаты после ее смерти. Ведь она работала врачом на «скорой», практически на переднем крае постоянно была. При этом у её мужа вирус не был обнаружен. Родители заболели позже Лены. Тем не менее проведенное после её смерти эпидрасследование пришло к выводу: инкубационный период развития болезни не совпадает по времени с зафиксированными контактами Гайнулловой с ковид-положительными пациентами, прояснила ситуацию коллега Елены, фельдшер выездной бригады «скорой помощи» Лидия Валеева, состоящая в профсоюзе медиков «Действие».

Из отчетов следует, что контакты Елены Гайнулловой с пациентами, у которых подтверждено заражение коронавирусом, зафиксированы 11 и 14 декабря, а также 1 января, во время последнего дежурства. Эти данные Елена отметила в своей записной книжке, они также имеются и в специальном федеральном регистре «Сovid-19». При этом Елена обратилась к врачу по поводу ухудшения состояния здоровья 2 января, эта дата была взята при эпидрасследовании за основу. Инкубационный период ковида — от 7 до 14 дней. Таким образом путем нехитрых арифметических подсчетов участники эпидрасследования пришли к выводу, что контактировать с зараженным пациентом Елена Георгиевна должна была в 20-х числах декабря. Но поскольку отметок об этом нигде нет, факт заражения на работе доказать невозможно.

В то же время, по словам Стеллы Владимировны, Елена начала чувствовать недомогание примерно за неделю до Нового года.

— Она переживала, что её из-за температуры могут не допустить к дежурству. Лечилась сама как могла. Врач же, знает, что нужно делать… Вообще, Лене, конечно, стоило бы сменить работу после того, как у нее выявили сахарный диабет. Я слышала, что с таким диагнозом на «скорой» работать не рекомендуется, поскольку болезнь может обостриться в условиях постоянного стресса и нерегулярного питания. Но Лена работала, ведь надо было сына растить. Да и врачей там, как она говорила, постоянно не хватает, — вспоминает Стелла Владимировна.

Для неё стал шоком отказ в выплатах по факту смерти дочери, которая так самоотверженно трудилась. Впрочем, как и для коллег Елены.

Очевидно, что источником заражения для врача «скорой» может оказаться не только конкретный пациент, которому врач оказывает помощь, но и его родственники или, допустим, коллеги, вернувшиеся с вызова от ковидного больного. Однако эти факторы заражения не считаются. По этой причине не полагаются выплаты санитаркам, сотрудницам заправочной службы, которые помогают нам переодевать СИЗы и готовиться к выезду, диспетчерам, хотя большинство из них также переболели ковидом, недоумевает Лидия Валеева.

Она намерена вместе с другими подругами Елены и дальше поддерживать её семью, отстаивать её интересы не столько ради денег, сколько в память о коллеге. Но пока законы явно не на их стороне.

«Пресловутый федеральный регистр»

В последнее время практически каждый раз, когда заходит речь об отказе в выплатах «ковидных» средств медикам (не только семьям погибших, но и действующим врачам, фельдшерам, медсестрам, диспетчерам и водителям «скорой»), чиновники, от которых зависит решение данного вопроса сталит ссылаться на отсутствие информации о зараженных пациентах в так называемом федеральном регистре «Сovid-19».

Редакция Mkset отправила запрос на данную тему в минздрав Башкирии. В ответ мы получили подробную статистическую информацию о произведенных выплатах. Нам также подробно разъяснили, что постановления правительства РФ № 415 и 484 о стимулирующих ит дополнительных выплатах медработникам перестали действовать с 31 октября прошлого года. Им на смену пришло постановление правительства РФ № 1762 от 30.10.2020.

Размер доплаты каждого отдельного медицинского работника зависит от того, сколько он отработал в контакте с коронавирусными больными. Деньги поступают один раз в месяц на карты медиков, информация о зачислении предоставляется специалистами через портал госуслуг. Медучреждения составляют списки медицинских работников, которым нужно произвести новые социальные выплаты, и предоставляют их в местные отделения Фонда социального страхования, который осуществляет выплаты в соответствии с перечнем медицинских и иных организаций (их структурных подразделений), который формируется в информационном ресурсе учета информации <…> (COVID-19), уточняется в письме минздрава.

Когда же дошла очередь до ответов на вопросы, напрямую касающиеся федерального регистра «Сovid-19», заместитель главы минздрава РБ Ольга Горбацевич лишь сослалась на соответствующее постановление правительства РФ от 31 марта 2020 года № 373 с его последующими изменениями. В нём отмечено, что информацию в регистр «Сovid-19» в основном передают сами медучреждения, оператором и главным контролером данного процесса является минздрав России.

Памятуя об истории с «избыточной смертностью», наличие которой чиновники признали только тогда, когда объяснить иначе небывалый рост летальных случаев не получалось, мы решили пообщаться с теми, кого непосредственно коснулась эпопея с регистром «Сovid-19».

Мы считаем, что отказ в выплатах семье Елены Гайнулловой тоже не в последнюю очередь связан с данными из пресловутого федерального регистра. Вы спросите у любого «скоряка», что они думают по этому поводу. Мы так до сих пор и не можем понять, кто персонально и каким образом пополняет этот регистр и как отслеживать, попадают ли в него все больные с установленным диагнозом, так прокомментировал ситуацию координатор межрегионального профсоюза работников здравоохранения «Действие» в Башкирии Антон Орлов.

По его словам, с подобными ситуациями приходится сталкиваться постоянно.

— Мы то и дело наблюдаем ситуации, при которых медицинские работники оказали помощь пациенту, у него подтвердился ковид, в «Промеде» (информационный ресурс для сбора, обработки и хранения информации о лечении пациентов — ред.) стоит соответствующий диагноз U07.1 (Covid-19, вирус идентифицирован — ред.). Но в федеральный регистр этот пациент не попал. С такой ситуацией, например, столкнулись работники отделений скорой помощи в Бирской ЦРБ и Учалинской ЦГБ, в итоге они были вынуждены обратиться в прокуратуру. Помимо ковидных выплат, федеральный регистр вмешивается и в процедуру получения страховых выплат медработникам, переболевшим ковидом, — рассказывает Антон Орлов.

«Заведите тетрадь для учета пациентов»

Его слова подтверждают представители нескольких региональных больниц.

Мы вынуждены были записать видеообращение, когда столкнулись с невыплатами. После этого приезжала заместитель министра здравоохранения РБ Горбацевич, подключилась прокуратура. В итоге доказали, что 23 наших сотрудника были лишены выплат незаконно. Мы напрямую задавали вопрос своему руководству по поводу передачи сведений о пациентах в федеральный регистр «Сovid-19». В ответ услышали, что наши полностью передают туда всю информацию о пациентах с подтвержденным коронавирусом. Они говорят, что тоже не понимают, куда потом сведения исчезают из регистра, поделилась своим опытом фельдшер выездной бригады «скорой помощи» Бирской ЦРБ, активистка профсоюза «Действие» Марина Хусаинова.

Примерно то же самое рассказал и ее коллега из Учалов — фельдшер «скорой» Динис Мурзабаев, а также представители других медучреждений с периферии.

Коллеги из других больниц посоветовали нам записывать данные о ковидных пациентах с результатами их тестов ПЦР и анализов на антитела, а также эпидномерами в специальную тетрадь, а потом предъявлять её, если возникнут сомнения в размере выплат. Мы так и делаем. Вопросы такие возникали не только у сотрудников «скорой» или инфекционного стационара, но и у работников поликлиник. Они обращались с жалобой в прокуратуру, но получили потрясающий ответ, что им выплаты не положены на основании 484-го постановления правительства РФ. Словно и не существуют еще 415-е постановление РФ или 122-й указ Хабирова, рассказал о своих проблемах сотрудник Белебеевской ЦРБ, попросивший не называть его имя в статье.

В Уфе медики тоже столкнулись с похожими проблемами. С конца лета прошлого года, когда из федерального регистра начала пропадать информация, сотрудники «скорой» стали фотографировать на телефоны переводные эпикризы, карты вызова к ковидным пациентам с их диагнозами и эпидномерами.

— И все равно доказать что-либо трудно. Например, осенью прошлого года у нас заболела вся бригада после транспортировки в больницу пожилой женщины. Бабушка упала без сознания в подъезде, соседка завела ее к себе в квартиру и вызвала «скорую». При виде пациентки мы сразу поняли: явный ковид. Я побежала за СИЗами в машину, коллеги остались в квартире. В итоге вскоре мы все заболели. Мы с медсестрой хотя бы получили страховые выплаты, а наш доктор, который чудом выжил в реанимации, вообще никаких выплат не получил. Потому что сведений о заражении этой пациентки нет. Куда они делись, неизвестно, — сообщила медсестра-анестезистка реанимационной бригады Орджоникидзевской подстанции «скорой помощи» из Уфы Тамара Прига, которая также состоит в профсоюзе «Действие».

«Вылечился от ковида, пока ехал в «скорой”»

В декабре прошлого года Тамара Прига с коллегами подали обращения в прокуратуру — к ней присоединились около 30 коллег, приложили все сведения о пациентах, которыми располагали.

Нашими жалобами занималась прокуратура Кировского района Уфы. В итоге выяснились удивительные вещи: например, в 8-й больнице у пациента был подтвержден ковид, но после того, как мы его перевезли для дальнейшего лечения в 18-ую больницу, диагноз уже не подтвердился. Объяснений тут может быть только два: либо в восьмой больнице не умеют ставить правильно диагнозы (что, конечно, вряд ли), либо пациент выздоровел за те 30-40 минут, пока мы его перевозили из одного стационара в другой, рассуждает Тамара.

По ее словам, всё это представитель прокуратуры сообщил ей устно при личной встрече в кабинете. А потом по почте пришел уже официальный ответ, в котором не было практически ничего по сути заданных медиками вопросов. Несмотря на то, что ответ должен был получить персонально каждый автор обращения в прокуратуру, он пришел в обобщенном виде только Тамаре. По ее мнению, это говорит само за себя.

— Суть ответа в том, что средства за работу с ковидными пациентами, о которых мы заявили в своих обращениях в прокуратуру, нам не полагаются на основании данных из всё того же федерального регистра. При этом в письме из прокуратуры приводится в качестве примера конфиденциальная информация о выплатах моей коллеги, которая не должна афишироваться. Мы надеемся получить разъяснения по этому поводу в ближайшее время, когда сотрудник прокуратуры, рассматривавший наши жалобы, выйдет из отпуска. Если получим отказы потом еще и в прокуратуре республики, останется только идти в суд, но и на него надежды особой нет, — уточнила собеседница.

В середине января ей удалось по этой же теме пообщаться с сотрудниками Фонда соцстраха — структуры, непосредственно осуществляющей выплаты.

Мы поставили вопрос именно так: хотим понять, на каком уровне информация пропадает из федерального регистра хотя бы на примере свежих декабрьских выплат, потому что все инстанции ссылаются друг на друга. Представители ФСС тоже ясности не внесли. По их словам, данные в регистр подаются все-таки медучреждениями, а всю проверку при начислении выплат осуществляет Фонд соцстраха, опираясь на регистр ««Сovid-19», резюмирует Тамара Прига.

Её коллеги, попытавшиеся разобраться в чехарде с исчезновением сведений из регистра, считают, что информация может переводиться оттуда в некий архив в двух случаях: в связи со смертью либо с выздоровлением пациента. Но ведь и в этом случае при наличии уникальных эпидномеров пациентов установить факт работы медиков с ними несложно. Так в чем же загвоздка?

Антон Орлов предположил, что фатальные коррективы в федеральный регистр вносятся после того, как кто-то меняет диагнозы в системе «Промед».

— Таких фактов очень много. Проверки ничего не дают. Вспомните историю медсестры Белебеевской ЦРБ Елены Никоноровой, из её медкарты кто-то пытался удалить информацию о заражении коронавирусом. Тогда фактически нарушителей поймали за руку, скриншоты были опубликованы в интернете. Но в итоге дело замяли, итоги проверки никто так и не узнал, — пояснил общественник.

По его мнению, выяснить тайну регистра «Сovid-19» можно только на федеральном уровне при помощи депутатских запросов, если только в Госдуме найдутся народные избранники, готовые заняться этой темой.

Только цифры

По данным минздрава Башкирии, в соответствии с постановлением № 415 правительства РФ в мае 2020 года получили стимулирующие выплаты 8222 медработника, сталкивавшихся с ковидными пациентами, в июне — 9320 человек, в июле — 7344, в августе — 5943, в сентябре — 9031, в октябре — 14479. По постановлению № 484 непосредственно за лечение больнызх ковидом получили: в мае 2020 года — 4065 человек, в июне — 4150, в июле — 3809, в августе — 4148, в сентябре — 4107, в октябре — 4867. По 122-му указу главы РБ дополнительные выплаты получили в июне — 5884 медработника, в июле — 8583, а августе — 8202, в сентябре — 10093, в октябре — 13815, в ноябре и декабре — по 9910 человек.

Минздравом РБ за 2020 год было принято и рассмотрено 304 обращения от медиков, работающих с ковидными пациентами на тему неполучения ими выплат. Из них 293 были признаны необоснованными, 7 — частично обоснованными, 4 — обоснованными. За два неполных месяца 2021 года было принято и рассмотрено уже 37 таких обращений, из которых 33 признаны необоснованными, 2 — частично обоснованными, 2 — обоснованными.