«Завидовать было некому»: жители Башкирии вспоминают как работали и учились в СССР

Социальная сфера тогда, по мнению современников, находилась на двух перифериях: карьеристы шли в партию, а люди, искавшие стабильность, бежали работать на заводы, порой глотая опасную производственную пыль. Ежедневные смерти от особо вредного производства казались чем-то обыденным и гипернормализированным.

Пенсионерка Ирина поделилась своей историей жизни, — на особо опасное предприятие она пришла работать еще совсем ребенком. За станком Ирина провела 11 лет жизни, вдыхая стекольную пыль, которая оседала в легких.

— Я тогда работала на заводе Стекловолокно, пришла совсем ребенком после школы, мне было 17 лет, я была несовершеннолетней и пошла на особо вредное предприятие. Одновременно с этим, я ходила на вечерние занятия, получала среднее специальное педогагическое образование, — вспоминает Ирина.

На Стекловолокне она трудилась целых одиннадцать лет, с самого момента открытия. Там платили больше из-за особо вредного производства. По воспоминаниям Ирины, уборщица там получала 127 рублей в месяц, в то время, как воспитатель или музыкальный работник зарабатывал 36 рублей.

— Я была ткачихой. Сколько ткани намотаешь — столько и заработаешь, зарплата была сдельная. На заводе было очень много людей с высшим и специальным образованием. Производство работало беспрерывно, 24 часа в сутки. Были и ночные, и дневные смены. На станках мы выпускали стеклоткань. Говорили, что она в космос идет, но все прекрасно понимали, что ткань идет на военные цели. К нам постоянно ходили военные представители в погонах.

По словам Ирины, в цехе труд был очень тяжелый, — сначала ткали ткань, потом сами все на себе тащили, так как подсобных рабочих не было. Несмотря на тяжелый труд, на заводе было больше женщин, чем мужчин.

— Когда мы ехали в трамвае, едешь, смотришь на человека, а он весь блестит. Думаешь — «О, стекольщик!», — смеется Ирина, — Пыль от стеклоткани попадала и в легкие, и оседала на одежде. И цех у нас был с закрытыми окнами, работали в замкнутом пространстве из-за пыли этой. Потому что нормальный человек посмотрит со стороны и никогда туда работать не пойдет. Конечно, это очень вредно.

Частицы считались очень опасными, так как стекло не имеет свойство растворяться и не выходит из организма. К тому же, валики стеклоткани, которые поднимались женщинами вручную, были очень тяжелыми. Ирина за время работы на заводе перенесла две неудачные беременности — один ребенок родился мертвым, второй раз был выкидыш.

— А вообще, проблемы со здоровьем на заводе начинаются с горла — постоянно першит, потом начинается фарингит. Вот не можешь откашляться и все. Понятно, что пыль оседает.

Несмотря на такую опасность, многие молодые люди шли на Стекловолокно сразу после школы. И, конечно, из-за нехватки денег. Средств тогда было мало, люди жили достаточно скромно и экономили на еде.

В то время особым престижем считалось вступление в коммунистическую партию. Это были карьеристы, которые стремились достичь высот, каждый хотел «урвать себе кусок», как говорит Ирина. Квартиры партийцам доставались бесплатно, а возможностей было больше, чем у других. Несмотря на это, отсутствовала повальная зависть со стороны рабочего класса. Люди советской эпохи привыкли объяснять это тем, что пролетариев и бюджетников было много, а чиновников и партийцев мало. Воспринималось такое разделение как что-то незыблемое и неизменное, от чего вокруг царило спокойствие. Вообще, вся советская действительность тогда воспринималась как данность, которую нельзя изменить. Люди просто жили, работали и любили.

В привычном понимании советского человека — это называется стабильностью. Стабильность, какая бы она не была, лучше неизвестности или каких-то общественных волнений. Коммунизм — это главный постулат жизни: люди в него действительно верили и к нему стремились. Но уже позже, ближе к восьмидесятым годам, доверие к партийцам пропало, но осталось ощущение незыблемости коммунизма и вера в него. Пошли разговоры о том, что чаще всего в партии состоят нечестные люди, которые вполне могут преследовать свои корыстные цели.

Ирину, которая оставила здоровье на заводе, а после работала до семидесяти лет, до сих пор волнует вопрос о справедливости принятых решений в советское время. За непосильный труд ей не выдали квартиру и не предоставили никаких льгот.

— Мы проработали всю жизнь и мы никто. Мы не ветераны труда. Я писала об этом письмо Жириновскому, было время, когда он блистал. Он знал несколько языков, был смелым и мог высказать все в глаза. Я описала ему свою жизнь с самого детства. У нас нет квартир, а тогда всем давали. На них стояли очереди. Такие вопросы решал профком. Бывало так, что люди работали целыми семьями, а до конца жизни так и остались ютиться в бараках. В очереди некоторые ждали годами, а когда развалился советский союз, естественно, этот закон отменили. Очень жаль. Это говорит о том, что прям уж такой справедливости, о которой все говорят, не было. Одиннадцать лет я глотала стеклянную пыль и ничего за это не получила. В отличие от тех же самых партийцев.

Возвращаясь к теме стабильности надо сказать, что работа была всегда. Здесь нужно отдать должное советскому союзу — понятия безработицы, можно сказать, не существовало, потому что за тунеядство человек мог получить реальный срок. А чаще всего происходило так, что не ты искал работу, а работа искала тебя. Еще боролись с пьянством, перевоспитывали. Если попадешься пьяным или загремишь в вытрезвитель — придет «свинья» на работу. «Свинья» — это такая позорная бумажка, на которой написано что ты пьешь. Некий компромат, за который должно было быть стыдно.

В 27 лет Ирине посоветовали уйти с завода из-за проблем со здоровьем и она пошла работать экономистом по обследованию бюджетов семей рабочих и служащих в Статуправление. Работа состояла в следующем — с семьей заключается договор, в месяц им платят 3 рубля 60 копеек. И они пишут, например, сколько купил колбасы, вещей, сколько потратил на общественный транспорт и так далее. Потом это все суммируется и рассчитывается на душу населения.

Своими воспоминаниями поделилась и Людмила, врач-терапевт со стажем длиною в жизнь. В семьдесят пятом году ее распределили по специальности в Туймазы работать преподавателем, однако, туда она не поехала.

— Меня распределили в Туймазы потому что у меня муж был без высшего образования. Если супруг с высшим, то оставляли работать по месту жительства. После того, как сказали о том, что будут распределять, оказалось, что я беременна и не стали меня отправлять в Туймазы. Потом уже появились льготы и меня распределили в поликлинику рядом с домом.

Врачам в поликлинике платили 95 рублей. Зарплата зависела от стажа и категории сотрудника. Денег больших не было, но и тратить их тоже особо было некуда. Сейчас уже Людмиле сложно сказать, было ли тогда медработникам проще, ведь раньше царила повальная экономия на всем и был дефицит продуктов. Получишь зарплату и, например, поедешь в Москву покупать кухонный гарнитур. Иногда можешь позволить себе новую вещь, иногда можешь позволить поездку в другой город. На вопрос, сталкивалась ли Людмила с какими-то сложностями, врач-терапевт мотает головой.

— Нет, не сталкивалась, мне нравилась моя работа. Жили приемлемо, правда, был дефицит и очереди на продукты. Но в остальном, я не могу сказать что как-то бедствовали.

Понимание неотделимости политики от жизни простого народа пришло с началом восьмидесятых годов. В 1982 году, после смерти Брежнева к власти пришел Андропов и начал вести борьбу с нетрудовыми доходами.

— Стали преследовать людей, которые получают нетрудовые доходы. Нельзя было пускать квартирантов за отдельную плату, например. Репетиторы и няни тоже считались неугодными, — говорит Людмила.

Людмила вспоминает, что на тот момент так называемая борьба с приписками на работе затронула ее друзей. Она рассказала про Юрия Ивановича, на работе у которого распределяли премию между сотрудниками. Вылилось все это в уголовное дело. Статья была расстрельной, но дали срок.

— Судили директора завода и главного инженера. Юра был в конце этого списка — ему выписали 120 или 150 рублей премии. Сначала он был свидетелем по делу, а потом стал обвиняемым. К нему пришли домой с обыском и конфисковали все имущество.

На тот момент у Юрия Ивановича было двое маленьких детей. Дома оставили только детские кроватки, забрали даже диван. Дело закончилось реальным сроком на три года, половину срока он отсидел в тюрьме, а затем его отправили на «химию». Это было такое поселение, где находится космодром Плесецк. «Химия» являлась чем-то вроде трудового лагеря.

— Юра отсидел практически весь срок, а затем умер Андропов и всех реабилитировали. Всем несправедливо осужденным выплатили компенсацию. Он на эти деньги купил «Москвича», но машину угнали из гаража в первый же день, — вспоминает Людмила.

Если говорить об образовании того времени, то система оставалась неизменной до самого развала советского союза. В школах велись группы продленного дня, а на рабочую специальность в колледж можно было поступить окончив восемь классов. Что касается институтов — в них готовили кадры преимущественно для промышленности. Для удобства были введены вечерние занятия и заочная форма обучения. Это так позаботились о тех, кто совмещает учебу с работой. .

Отличалась система образования и причудливыми формами советской пропаганды, которую вкладывали в молодые неокрепшие умы. Правда, как рассказывает Татьяна, было это странно и непонятно. Подвижную детскую психику пугали страшилки о ядерной войне и словами о злобном американском империализме.

— В школах каждый понедельник была политинформация, на такой «урок» нужно было готовить доклад. Для этого брали газеты «Известия» или, например, «комсомольскую правду». Там была такая колонка «сегодня в мире». Мы выбирали самые интересные заметки и зачитывали вслух. Заметки в основном были о том, что Америка готовит третью мировую войну и про то что Советский Союз противостоит этой агрессии. Почему-то мне запомнилось, что писали о том, что люди в Европе и штатах живут в коробках из-под телевизора и замерзают. Был очень популярен лозунг «миру мир». Мы всегда были в постоянной обороне от внешнего врага, — об этом вспоминает Татьяна, которая в 1978 году пошла в первый класс.

Запомнилось и то, что на полках тогдашних школьников старших классов и студентов ютились толстые учебники научного атеизма. Это была обязательная составляющая образования и часть советской идеологии.

Об этом времени рассказал уфимский экономист Всеволод Спивак, рассматривая союз с двух точек зрения — действительно, была стабильность и знание того, что будет завтра. Но одновременно с этим, люди жили достаточно бедно.

— Любой человек имел возможность получать гарантированный доход, а уровень социального расслоения был существенно ниже. Работники могли в то время получать значительно больше, чем руководители. Хороший плотник получал больше, чем высококвалифицированный инженер, — объясняет Спивак.

И, конечно же, во время перестройки они потеряли большую часть доходов, им пришлось в целом менять свой стиль жизни. Жили люди тогда небогато, большая часть населения стояла в очередях. Но при этом был гарантированный доход и гарантированный социальный статус человека. В партию тогда могли вступить большое количество людей, туда могли вступить как и обычные работники, так и люди с более высоким социальным статусом. Там не было существенных ограничений. Была партийная номенклатура, которая могла купить те продукты, к которым у простых граждан не было доступа. Можно сказать, что для партийной элиты того времени все-таки сама партийность была чем-то вторичным.

Уровень образования в среднем был выше, чем сейчас. Статус научного работника и преподавателя был приближен к элитарному. Кандидат наук зарабатывал столько же, сколько и директор среднего завода. Соответственно, в науку шли творческие, активные и ищущие люди.

— Сейчас наука для людей — это либо любовь, либо статус кандидат или доктор наук. В то время наука имела возможность выбирать лучшие кадры. Доктора это были небожители, как и академики, которые могли позволить себе даже свободомыслие. И это мы, действительно, потеряли, — говорит Спивак.

Что касается пенсий — в то время они были разные, у научных руководителей она была на порядок больше, чем у других. Тем не менее, любая пенсия в союзе позволяла жить достойно и не попрошайничать. Среднестатистический пожилой житель того времени мог даже финансово помогать своим детям и семье.

— В то время была стабильность. Пусть серая, пусть нищая, пусть бедная, но гарантированная стабильность, — подытожил эксперт.

Сейчас, по мнению Всеволода Спивака, взрослому поколению действительно сложно жить в условиях турбулентности. Они, возможно, не смогли адаптироваться к рыночной экономике и в советском союзе им действительно жилось гораздо лучше и спокойнее.