Валерий Вениаминович Пугачев — профессор Башкирского государственного университета с почти полувековым преподавательским стажем. Под его руководством выросло не одно поколение журналистов Башкирии, многие из которых до сих пор работают в известных уфимских изданиях. Наша беседа проходит в Творческой мастерской Мустая Карима, в стенах моего родного университета.
«В журналистике главное — идеология»
- Вы долгое время были экспертом уфимского Бала прессы и сами были много раз его лауреатом.
- Я рад, что Татьяна Барабаш стала лауреатом Бала прессы.
- Вы, наверное, следите за социальными сетями - Бал прессы вызывает часто некоторое недоумение у негосударственных, частных СМИ. Как считаете, с чем это связано? Их смущает, что их там нет.
- Вы знаете, я думаю, это связано с тем, что мы до сих пор считаем государственные издания главными. Что «Республика Башкортостан», что «Вечерняя Уфа», что «Кызыл Тан» – это главные газеты. Анализируя качество контента в СМИ, я начал догадываться, почему тиражи государственных газет так резко падают.
У «Республики Башкортостан» сейчас тираж чуть больше 10 тысяч экземпляров. А я помню времена, когда у нее тираж был 270 тысяч экземпляров. У них практически в каждом номере постраничное деление материалов – то есть материал занимает страницу. Еще две страницы занимают официальные документы. В принципе, может, это и не так плохо, но проблемных материалов-то нет. Это комментарии к биографии, комментарий к какой-то истории и так далее. Вот "Человек года", например.
Я ничего не имею против этой темы. Возьмите одного человека года и расскажите, как он в жизни к этому пьедесталу трудно шел. Написать обо всех легче. Берутся парадные стороны биографии, сходство этих людей и как они попали на этот роскошный прием и на эту фотографию с главой республики. Писать портретные, очерковые материалы – это очень тяжело. Тут надо создавать историю человека. А история человека – это дело очень, очень тяжелое, очень ответственное перед читателем. Вот одна из причин. Вторая причина – практически все заметки, информационные подборки связаны только с позитивной информацией.
- Ну вот если все-таки вернуться к Балу прессы, делению СМИ на государственные и негосударственные – что вы вообще об этом думаете? Почему на том же Бале прессы чествуют журналистов именно из государственных СМИ?
- А это традиция, привычка - что они главные. Как может быть «Республика Башкортостан» не главной газетой? Но в то же время я сегодня вот только с утра смотрел статистику посещения, чтения текстов на портале Ufatime, который посещает ежедневно несколько десятков тысяч человек. А портал «Республики Башкортостан» - около двух тысяч человек в день.
- Есть несколько порталов, интернет-сайтов, у которых посещаемость и за 70 тысяч в день может перевалить.
- Как правило, именно на таких порталах и рассказывают о болевых точках: почему у нас нет работы, которую мы ищем, почему у нас маленькая зарплата и так далее.
- А все остальное похоже на работу пресс-службы?
- Обижать журналистов мы не имеем права, стандарт работы ведь не они создают. Журналистика как институт заключается в выполнении своих функций, задач. И главная функция — идеологическая. Это составление картины дня. Да, мы можем допустить, что мы чуть-чуть красивее жизнь рисуем. Но недопустимо врать, непозволительно!
От Любови Орловой - до Маркуса Вольфа
- Я помню, что вы в своих интервью ранее говорили о том, что качественные СМИ в республике – это только государственные. Ваше мнение сейчас изменилось?
- Конечно! Посмотрите на «Коммерсант» - прекрасная, качественная газета высокого уровня, где вся информация апробирована, проверена. Я много раз пытался сомневаться в тех или иных их новостях, но потом все время приходилось про себя извиняться, говорить – «извините, я просто вредный человек». Я привык все перепроверять, понимаете? У многих негосударственных газет часто еще и качественная печать.
- Качественное СМИ – это, по-вашему, какое?
- Прежде всего, качественные СМИ – это те СМИ, где вся информация проверена на документальном уровне. Не на уровне эмоций – ой, я родом из Чишминского района, я буду писать о нем только хорошо. Понимаете? А на уровне качества, проверки информации. То есть все это документально точно, это не надо перепроверять. Понимаете, раньше в «Известиях», в «Правде» даже были специальные бюро проверки. Вот вы написали материал, и он поступает перед публикацией в бюро проверки. Они созваниваются, проверяют по энциклопедиям, они проверяют вообще все.
- Так ведь оперативность теряется.
- А в бюро проверки работало столько народу, что ничего не терялось. Все делалось мгновенно. Да, может, в некоторых историях было чуть больше беллетристики, но документально они всегда были точны.
Вспомните, какая раньше была библиотека в Доме Печати. Сколько там было энциклопедий! Теперь этой библиотеки нет – растащили. Та же «Республика Башкортостан» печатается не в Уфе, а в Нефтекамске. А раньше у нас была громадная типография, была немецкая машина «Пломак», которая могла в сутки печатать миллион экземпляров. А сегодня где взять этот миллион?
Но сегодня типографию содержать труднее из-за экономических проблем - рабочим зарплату платить и так далее... Из-за низких зарплат там пока остаются совсем зеленые выпускники.
Знаете, когда пишут в СМИ без конца, что у нас лучшие надои, лучший мед, что на наш мед приедут все смотреть и у нас будет туристский бум... Ну никогда не будет туристского бума, потому что и в Алтайском крае, например, есть хороший мед. Вот погуляйте у нас в Уфе по улице Ленина, у Авиационного университета, там раньше во время войны был Коминтерн. И там работал первый шпион мира Маркус Вольф. С главной почты вещала радиостанция «Свободная Германия», «Свободная Чехословакия», «Свободная Болгария». Как вы думаете, это интересно туристам? Я думаю – точно интересно. Посмотрите, рядом с авиационным техникумом жила сестра разведчика Николая Кузнецова, Героя Советского Союза. А недалеко от университета во время войны жила Любовь Орлова.
- Вот тебе и бренд!
- А я и говорю, что для того, чтобы искать туристскую привлекательность, мы должны найти точки роста и интереса общечеловеческого. Потому что Любовь Орлова всем интересна. Посмотрите, во время войны здесь жили украинские ученые, актеры. Здесь жил украинский публицист, поэт Микола Божан. Разве это не интересно? Понимаете, мы как-то вот не научились внимательно смотреть на историю нашего края.
- Как думаете, почему?
- Я думаю, здесь сначала нефть была "виновата". Мы были нефтяным краем, мы были главным нефтеперерабатывающим городом, который давал нам от переработки хорошие деньги. Потом мы стали краем медовым. Уфимская история Любови Орловой, уфимская история сестры Пауля Зибберта, уфимская история Маркуса Вольфа - разве это не интересно? Все они жили, кстати, в гостинице «Башкирия», где сейчас можно организовать музей. И тогда мы можем претендовать на то, что к нам кто-то приедет не только в бане искупаться, мед поесть и на лыжах покататься. Посмотрите, как татары сделали Казань. Нам надо этому учиться и никогда не надо говорить, что какой-то город хуже, какой-то город лучше. Всему можно научиться.
Иерарахия местной демократии
- Возвращаясь к тому интервью, что вы дали семь лет назад: для качественного СМИ что важнее — форма или содержание?
- Я за содержание. Трафик, просмотры — все-таки дело второе. Качественная журналистика должна анализировать качество жизни.
- Много сегодня такой журналистики наблюдаете?
- Возьмем в пример газету «Бонус» - в каждом номере у них по два аналитических материала. То есть хозяева издания прекрасно понимают, что им нужно много читателей. У них тираж — 80 тысяч экземпляров, это для сегодняшнего дня тираж очень высокий. Потому что они пишут о том, что наболело. А посмотрите на наши государственные газеты – они же ничего не анализируют вообще. Например, почему у нас так плохо в Уфе с транспортом...
Вот читал, кажется, на Уфатайме, что раньше уфимский трамвай перевозил чуть больше 120 миллионов пассажиров в год. Сейчас — где-то 25 миллионов. Ну какой умник взял и разорвал трамвайную сеть и сделал в громадном городе две несвязанные между собой трамвайные сети - в Черниковке и в южной части города?!. Вот вам и недополученная прибыль. А самое главное: деньги, которые не получены трамвайщиками, ушли хозяевам маршруток, потому что небогатые люди ездили на трамвае в Черниковку, а теперь они вынуждены делать пересадки. Вот в этом ведь и есть сила «Бонуса», к примеру, который анализирует и во всем доходит до руды. Но я бы очень хотел, чтобы этим занимались и государственные газеты.
- Давайте перечислим, какие вы читаете газеты, интернет-порталы, сайты, какие рекомендуете студентам читать, в качестве примера?
- Ой, студенты у меня все читают. Самое удивительное - они ведь потом еще и вопросы задают. Ну, я называю аккуратно, не обидев никого из журналистского цеха. В своих комментариях избегаю резких оценок, говорю о том, что всегда важен первоисточник, переключаю внимание не на качество журналистского текста, а на самою идею.
- Читаете районные СМИ?
- Раньше второй газетой у нас в республике был «Стерлитамакский рабочий». Влияние районных газет до сих пор сильно. Более того - ведь сегодня районные газеты в районе играют роль этакого градообразующего центра. Потому что в маленьких районах, где все в деревнях живут, там же половина района знают друг друга, потому что они всю жизнь прожили рядом. И эта районная газета пишет о передовиках, о новых руководителях… Жизнь-то не отменишь. Для того, чтобы вырастить хлеб на том же поле, которое когда-то было советским, колхозным, но ведь это земля-то, как ее не назови – она осталась землей.
- Просто, на мой взгляд, значение районных газет сильно поубавилось, потому что журналисты зажаты в тесные рамки, у них ничтожная зарплата, и все они, по сути, являются пресс-службой администрации района. Допустим, в Ишимбае был случай – человек сжег себя, но об этом ишимбайские газеты-то вряд ли напишут.
- А как они напишут? Они, наверное, и так готовы были с трудом скрыть это ЧП. Но скрыть-то не удалось.
- Вы считаете, это отвечает законам сегодняшнего времени?
- Вот пусть негосударственные СМИ и выясняют, что там за трагедия случилась.
- То есть это не задача госСМИ - выяснять, почему случилась трагедия, кто виноват?
- Это задача всех. Рассказать так, чтобы больше никто и никогда такого страшного поступка не совершил. Там же глава администрации, у него же громадная власть. До Уфы далеко, до Москвы еще дальше. Я почти уверен, что главный редактор местной газеты не спорит с главой администрации района. Поэтому сегодня есть демократия для Москвы, куда приезжают со всего мира люди, и смотрят, как мы меняемся. Есть демократия для Уфы. Раньше она была другая, Хамитов — совсем другой человек, он больше дает возможности раскрыться людям. Так вот: есть демократия и для райцентров. Я уже не говорю про председателей сельсоветов:«Ты что там про мою жену сказал? Все, ничего не получишь больше!».
«Бюрократия победила, систему не победить»
- Вы почти полвека в журналистике. Ведь на ваших глазах менялись целые эпохи, одна за другой...
- Я вам как раз и говорю, что советская журналистика еще не умерла. Поскольку от нее слишком трудно отказаться. Кто тебе разрешил писать об этом человеке? Кто тебе разрешил писать об этой ферме? Там плохие коровы! Почему плохие? Надои-то хорошие. Я тебе сказал – плохие коровы, не пиши об этом! Вот о чем я говорю.
- Мы с этим тоже часто сталкиваемся. Когда звонишь в район и люди говорят - нет, мы не можем вам ничего сказать, нельзя.
- Они боятся потерять работу. Это проблема нашего чиновничества. Не то, чтобы у нас оно плохое. Дело в том, что все в основном приходят на такие места по знакомству, родству, блату. А что вы хотите?
Вот я, профессор, в университете получаю 30 тысяч рублей. Я уже два раза сегодня думал. В третий раз за 30 тысяч я думать не буду. И такой подход работает практически повсеместно: на уровне мелкого звена, муниципалитетов, сельсоветов, - люди приходят часто на такие места по личной преданности.
- Когда же это закончится?
- Когда у нас будут прямые выборы, а не будут назначать кого-то сверху.
- У вас как у преподавателя писанины много?
- Да Бог с вами. Не просто много! Это катастрофа!
- На студентов меньше времени остается?
- Да вообще практически не остается.
- И кто виноват?
- Это добрые пожелания Министерства образования для нас – все положить в наукометрию, зайти в компьютер и получить все сведения о нас. Но они так часто меняют свои требования, что мы вынуждены все время переделывать, переделывать, переделывать.
- У вас такое было раньше?
- Нет, не было.
- А как было?
- У нас было все, что необходимо: мы давали данные о том, что я сделал, как я работаю со студентами, как я работаю с дипломниками. Вот и все. А уже завкафедрой говорил, как я читаю лекцию. Я сам всегда скажу, что я хорошо читаю лекцию. Для этого есть администратор, который скажет: расту я или не расту, понимаете? А сегодня бесконечные отчеты, отчеты и отчеты. Отчеты об эффективности, отчеты о проделанной работе... Я поэтому отчеты не выкидываю. Я их в компьютере берегу. И я не уверен, если честно, что их вообще кто-то читает.
- Они просто где-то копятся? Кафка какая-то.
- Все всё прекрасно понимают, но систему уже не изменить.
«ЕГЭ — это убийство знаний»
- Вот как раз про ваших студентов. На ваших глазах сменилось целое поколение молодых ребят. Стало ли их больше, поменялись ли их интересы?
- Вот я только сегодня принимал на заочном отделении практику. И двое из студентов проходили практику в своих маленьких типографиях и издательствах. Это знак. Понимаете? Двое ребят создали для себя рабочие места, уже зарабатывают для своей семьи, ищут заказы, выпускают продукцию, какие-то журналы печатают, разлинованные, книжки, много чего. Мне кажется, это и есть главное достижение моей сегодняшней жизни, что вот этих двух студентов мы чему-то да научили — и они открыли свое маленькое издательство.
Вот это очень важно. И сегодня студенты, я бы сказал, стали глубже, серьезнее относиться к своим проблемам. Понятно, что есть студенты, которые в КВНе готовы каждый день петь, плясать. Такие, наверное, всегда будут.
- У нас тоже такие были.
- Такие всегда будут. Но есть студенты, которые со 2-го курса уже работают. И мы не боремся с этим, мы стараемся помочь, поддержать, переносим там что-то. Потому что я понимаю, - это как раз тот человек, от которого зависит мое завтра. Он сегодня уже работает – ему всего 18-19 лет, но ведь он мне на смену идет, и смена должна быть хорошая.
- Вы же видите, какие люди поступают. Чем они руководствуются, поступая на журфак? На филфак?
- Вот ЕГЭ у нас снял проблему отбора. Чем у вас выше ЕГЭ, тем больше гарантии, что вы поступите куда угодно. Я думаю, в высшей школе это не самое большое достижение. Все-таки абитуриентов мы должны видеть в лицо, в глаза им смотреть. Мы прекрасно знаем, что там масса есть ухищрений для того, чтобы получить высокий балл. И в общем-то, ЕГЭ, на мой взгляд, - это убийство знаний, это формализация на уровне "угадал-не угадал".
Не забывайте: одной из самых больших ошибок был перевод высшего образования на бакалавриат. Они везде. У нас нет бакалавров только в балетном деле и в медицине.
Представьте себе бакалавра журналистики или издательского дела – у него выкинуто столько предметов! Около 20%.
Потому что у нас реформа высшего образования, мы перешли на многоуровневую систему – бакалавриат, магистрат, аспирантура. А сейчас и аспирантуру убили.
- Неэффективная система?
- Это трата сил, времени, это не научный, а формальный подход. Формально – все вроде бы сделали хорошо, но с точки зрения здравого смысла, это потеря научной традиции.
- Почему у нас во многом такой формальный подход, вы как считаете?
- Да у меня нет ответа. Я думаю, нам не везет с министрами образования.
- С властью не везет?
- Возможно, и с властью. Потому что политическое верхоглядство всегда приводит к непродуманным реформам. И именно стремление, чтоб тебя запомнили, увидели, – и когда вот такой верхогляд становится распорядителем, мы становимся бакалаврами, магистрами. Я ничего не имею против магистров – но я точно против бакалавриата. Это недоучки.
Сегодня еще и убили специалитет – это тоже очень плохо. И следующее, что очень важно, вот я университетский профессор.
У меня практически нет стимулов для занятия наукой, у меня такое количество лекций, такое количество отчетов, более того – нам же не оплачиваются командировки научные, мы ездим на свои деньги на конференции. Система сегодня устроена так, что стимула заниматься наукой у меня нет. Поэтому наукой мы занимаемся в ущерб свободному времени.
- У ваших коллег такая же ситуация?
- У меня еще получше, я профессор. А представьте себе ассистента, которому надо писать кандидатскую диссертацию, а у него нагрузка громадная, у него ребенок родился, они там с женой снимают квартиру. Ему надо ездить, ему надо публиковаться. Ему надо кандидатом, доцентом стать.
Но кого это волнует! Когда все внимание - промышленности, технологиям, обороне.
Гуманитарные проблемы, к сожалению, у нас сегодня переживают не лучшие времена. Хотя мы с вами прекрасно осознаем, что гуманитарные проблемы – их преподавание, качество – это есть патриотизм. Это любовь к отеческим гробам, это любовь к Родине, к родному языку и к тому, когда ты переезжаешь границу – а вот я дома. Потому что знание химических технологий – да, на нас никто не нападет, мы всем дадим отпор. Но посмотрите, у нас глобализация прививает любовь к Черногории, любовь к красивым местам, сытым странам. А почему мы должны любить только сытые страны? Вот это мое место, мой город, где я прожил жизнь, я его люблю, я никуда не хочу отсюда уезжать. Я хочу, чтобы мои студенты тоже его любили.
- Это же отражается на потоке студентов, которые приходят? Если сейчас статистику взять – на филфак, журфак приходит гораздо меньше людей. Да и глава республики говорил, что у нас лучшие умы уезжают и остаются в Москве, Казани, Питере.
- Студенты остаются там, где они видят, что смогут самореализоваться. Они же выбирают то место, где они готовы кого-то полюбить, пустить корни, найти работу – и не просто работу, которая кормить будет, но и такую работу, которая будет интересна. Поэтому вот Казань за эти 15 лет сделала громадный рывок. И нам здесь не надо изобретать Америку, нам надо просто проинвентаризировать наши достижения, рассказать об этих достижениях, через журналистику, через туристские маршруты.
«Дело БашГУ в проблеме изучения родных языков - не раскачивать лодку»
- Прошлое лето выдалось протестным. На акциях в защиту изучения родного языка было много молодежи. Вы со студентами как-то этот вопрос обсуждали?
- Я смотрю с точки зрения здравого смысла. Вот мне нужен родной язык – я его буду изучать. Если мне он нужен на бытовом уровне – мне хватит 200 слов, с помощью которых я буду с бабушкой говорить. Здесь мы всегда должны поступать так, чтобы не наломать дров, потому что молодым нужно только то, что поможет им делать карьеру. Ведь еще никто не сказал, что любовь к родным отеческим гробам может кормить. У нас нет такой зарплаты. Поэтому это очень деликатная вещь, и против воли родителей здесь нельзя идти.
- Ну вы наблюдали за всем этим, обсуждали со своими коллегами?
- Естественно.
К чести сказать, сегодня наш университет – взвешенное заведение, которое прекрасно понимает свое место в этом процессе. Мы ясно понимаем, что наше дело – не раскачивать лодку. Наше дело – вкладывать сюда, чтобы и блеск полов был, и блеск умов.
- А студенты вас спрашивали об этом, что говорили, как диалог строился?
- Конечно! Ведь это была одна из причин, почему они уезжали в Петербург, Москву. По той простой причине, что этот блок национальных языков в школе им давал меньше возможностей на конкурсе жизни. Все остальное - болтовня.
«Никогда не видел Мустая в машине»
- Мы сейчас сидим с вами в Творческой мастерской имени Мустая Карима. Вы были с ним знакомы?
- Я учился в 39-ой школе, куда он приходил.
- Расскажите, как вы познакомились, как вы общались?
- Я для него не был человеком с именем и фамилией. Я был в том классе, где он выступал. И я с того времени помню, что он родился на улице пяти петухов. Я не знаю, как это по-татарски, по-башкирски. И он так много об этих кляшевских родных местах рассказывал, что потом я решил туда съездить сам, когда вырос.
И я тогда понял, что когда он написал «Долгое-долгое детство», он писал его глазами ребенка. Понимаете? Как писатель, он сберег вот этот детский взгляд на Родину, потому что в детстве ведь и дождь слаще, и мамины пирожки вкуснее, и соседская собака добрее, потому что ее погладил, она тебя каждый день будет встречать. Вот у Мустая Карима все это было, у него был взгляд ребенка. Талантливого, умного, мудрого.
Я много раз слушал его на различных, общественных мероприятиях. У него всегда было взвешенное выступление, и он всегда был на стороне обыкновенного человека. Маленького человека, как это принято говорить. А почему? А потому что он для этого человека и писал. Ведь поэтому всегда и попадал в «десятку», потому что он сам был таким человеком. И когда он шел по улице Ленина, его, может, не все сразу знавали, а ведь это шел такой вселенский, известный человек - Мустай Карим. Он-то ведь долго жил на углу Ленина и Кирова. Вот второй дом от угла, поэтому он и ходил как обычный человек. Я даже не помню, когда он ездил на машине. Он в университет к нам приходил пешком. Это очень о многом говорит, потому что... всякие есть писатели.
- Вы как-то упомянули, что он бы интернационалистом. Что имели ввиду?
- А посмотрите на его пьесы, у него ведь проблема любви – это проблема Ромео и Джульетты. Но она с местными именами, нашими, но с вечными проблемами родителей, детей, выбора любви, профессии, места жизни.
Для Мустая Карима самое главное место на земле – это Родина. Хоть вы стихи его читаете, хоть пьесы. Его судьба схожа с Чингизом Айтматовым. Он ведь тоже родился в киргизской деревне и до какого-то времени говорил только на киргизском языке. А ведь они умерли великими русскими писателями, вот что важно.
Мустай Карим написал «Долгое-долгое детство» и через русский перевод перешел в бессмертие. Он стал доступен всем на этой земле. И Чингиз Айтматов, написав «И дольше века длится день», «Буранный полустанок», тоже перешел эту же черту и умер уже другим, великим человеком. Поэтому говорить о том, что они были только вот национальными художниками, наверное, не очень точно.
«Мы не стали умнее, лишь - информированнее»
- Как считаете, в современной России есть место свободному СМИ?
- Я думаю, есть. По факту мы - капиталистическая страна. По реалии, мы еще не ушли с той страны и не пришли в новую. Ведь два раза в год мы живем проблемами Ленина. В январе, когда Ленин умер, и в апреле, когда он родился. Все начинают говорить – выносить, не выносить, похоронить, не похоронить. Хотя я не уверен, что большинство людей это волнует. Но мы этим живем. Это привнесенная проблема. Потому что жить надо всегда, заглядывая только в будущее. А что такое будущее? Это новые профессии. Будущее – это умение заработать деньги. Это умение защитить страну. И будущее нашей страны - это умение создать управленцев для завтрашнего дня. Вот это, наверное, главные вещи. Поэтому мы должны учить тех, кто будет владеть этим языком, владеть принципами журналистики, учить тех, кто будет создавать новые технологии. Это химики, физики, инженеры, и все это вместе будет той страной.
- Вопрос от моей коллеги, тоже вашей выпускницы - Татьяны Майоровой. Те принципы, которым вы учили 20 лет назад журналистов по курсу введения в журналистику, – они изменились?
- Нет.
- Можете привести тезисы?
- Журналистика не может жить без идеологии. Герой завтрашний никак не может прийти без журналистики в нашу жизнь. Знаете такой журнал «Биография»? А журнал «Имена»? Там дивно написаны биографии замечательных людей. Но не только тех, кто нужен нам в завтрашней жизни, – там еще актеры, актрисы, американские, но, наверное, без этого тоже нельзя, эрудиция. Вот, скажем, идеологическая функция. Совершенно необязательна советская идеология, у нас ведь есть сегодняшняя идеология. Она обязательно есть. И она не должна быть на виду.
- А что вы подразумеваете под современной идеологией?
- Это умение жить, умение не предавать и умение любить не только жену и маму, и собаку, умение любить тот город на земле, в котором ты живешь. Посмотрите, вот у нас долго пытались защитить бывшего министра спорта страны Виталия Мутко – ну, дрянной мужик, который сделал карьеру в мутное время. Но зачем его смешивали со спортсменами, которые защищали наш флаг7 Он-то всего-навсего вороватый чиновник. И Мутко ушел, вроде никто и не заметил. Но он и должен уйти, понимаете. Правдивость, гуманизм — вот эти принципы журналистики.
- Сегодня в СМИ много негатива. Как с этим быть?
- Я думаю, мы где-то недоучиваем студентов. Т.е. мы должны учить умению и слышать, и слушать, и что каждое наше слово, произнесенное в эфире, – его ведь каждый понимает так, как он понимает, а не так, как я сказал. Особенно печатное слово – оно же сохранится надолго, чтобы никому вреда не принесло, чтобы работало только на позитивное будущее.
- Ну это же получается цензура?
- А внутренняя цензура — это и есть цензура политическая. Представляете, что я вам мог нагородить, но я прекрасно понимаю, для чего я с вами говорю, вы сами что-то отсечете, у вас своя есть цензура, требования вашего редактора. Нужно всегда отвечать за свои слова.
- Печатных СМИ становится все меньше, многие банкротятся, тиражи становятся меньше – вы вообще предрекаете закат печатной прессы и потерю их важности в нашей культуре?
- Нет. Не может не быть главной газеты: я регулярно читаю «Нью-Йорк таймс», «Фигаро», «Штерн». Британские вот не читаю, они как-то выбыли из поля моих интересов. Почему я их читаю? Потому что в этих изданиях всегда есть адрес, оценка событий. Ну кто мешает нашим журналистам этим заниматься?
- Может, чиновники?
- Если бы меня кто-то куда-то вызвал, я бы послал его куда подальше.
- Ну, у вас вес есть.
- Я расскажу историю, можно, нескромную из моей молодости?
- Пожалуйста.
- Я работал в газете «Ленинец», потом он стал «Молодежной газетой», теперь это и вовсе приложение к «Республике Башкортостан». А мы получали тогда «Ленинградскую смену». Была прекрасная такая газета. И вот я открываю «Смену» и читаю интервью с Окуджавой, оно называется «И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». И думаю: «Боже ты мой!»
Тогда Окуджава официально не очень признавался, но для меня Окуджава – это было все. И я думаю: а поставлю-ка в субботний номер эту статью на третью полосу. Я художнику заказал красивый заголовок нарисовать. Опубликовал. И мне бы дураку в скобках поставить «Смена. Город Ленинград». Но я хотел, чтобы это вроде будто бы был наш материал, будто мы имели к нему отношение. Мне за это сильно досталось. Мало не покажется. На бюро обкома партии вызвали даже. Ну не уволили, не убили, дело не в этом. А в это время статья Окуджавы была опубликована в «Континенте», в Париже. И когда его вызвали в Союз писателей и в партию, он не стал отказываться, что это, мол, не я и не мои стихи. Мне секретарь по идеологии, мужик умный, искушенный, говорит: ну кто тебе мешал внизу в скобках написать «Ленинград. Смена»? Не объяснялся бы ты здесь с нами сейчас. Вот и сегодня я это вспоминаю, к тому, что во всем надо быть документально точным – не твое это, так скажи чье.
- Кстати, сейчас многие СМИ друг на друга перестали ссылаться. Берут друг у друга информацию, но ссылку не ставят.
- Ну вот, страна усеченных цитат. Мы же очень многие цитаты берем, не прочитав произведение, понимаете? В традициях европейского образования – для того, чтобы взять цитату, надо прочитать хотя бы фрагмент книги или статьи.
- Видимо, времени не хватает.
- Помните Арлекина? "Смешить мне вас с годами все трудней, я словно шут у трона короля". Почему? Люди не умнее стали, люди стали информированнее.
- А это хорошо или плохо?
- Плохо. Я вам анекдот школьный расскажу. Ученик говорит: Анна Ивановна, можно я после урока вам задам вопрос? Конечно, Петь. Ну, когда все ушли, она спрашивает: Ну давай.
- А что такое аборт? - Петь, да ты что, ты же в пятом классе учишься, откуда ты это слово знаешь? - Ну как? Вот сегодня по радио песню передавали: А волны и стонут, и плачут, и бьются о борт корабля.
Это школьный анекдот, понимаете, хрестоматийный. И вот слово «аборт» может быть паролем к новым словам, но не к новым знаниям. И вот сейчас интернет служит и просвещению, и разрушению традиционных знаний. Интернет глобалистский, у него нет выбора. Для него все одинаковые.
- Что делать? Фильтровать?
- Здесь уже семья решает. Семью никто не отменит. Семья главнее школы, семья главнее денег, и коль вы завели детей, тогда не говорите: Где Анна Ивановна? Она - наша классная руководительница, она нашего Сидора не воспитывает! Вот он с пятого класса ощупывает ягодичные места у девочек. Но ведь это из семьи все идет. Или нет? Только семья! Надо, чтобы институт семьи у нас продолжался.
Материнский капитал — конечно, хороший шаг.
Но если вы в Израиль уедете и родите двух детей, там вам не надо работать будет вообще. У вас пособие на двух детей будет такое, что и дети будут сыты, и квартиру вы купите, и на что-то еще хватит. Вот там дети нужны.
«Решение объединить башфак и журфак было эмоциональным»
- Вы же были знакомы с первым ректором БашГУ Шайхуллой Хабибуловичем. С тех пор очень сильно поменялся университет. Что бы вы назвали самым главным изменением в жизни университета?
- Я бы очень хотел, чтобы университету хотя бы финансирование прибавили.
- А гранты вам помогают?
- Грант - вещь ведь непостоянная.
Вот глядите – вам дали грант на полгода, вы только начали работать, а грант кончился. А вам знаете, сколько отчетов писать за полученные деньги? Что вы десять раз подумаете: нафиг мне этот грант вообще нужен. Там не столько денег получишь, сколько потом отчетов писать.
Грантовая система важна тогда, когда мы работаем в научном учреждении. А когда у вас зарплата мизерная и грант еще малюсенький, а у вас и лекции, и командировки, которые вы сами оплачиваете.
Приходите домой, а там муж голодный, дитё сопливое сидит, надо еще уроки с ним делать, а вечером диссертацию писать. И вот вы всех накормили, спать уложили, и хоть пять страниц надо написать.
- Вы как-то на примере можете сказать – вообще, молодых ученых сегодня достаточно поддерживают в республике? Вы же с ними общаетесь.
- Здесь надо говорить не о республике, надо говорить о политике в стране. У нас пока поддерживаются только технологические профессии, работающие на предприятии, на технологии, на оборонном. Вот я, профессор, могу поехать на свои деньги на научную конференцию. Потому что я еще и пенсию получаю, и вы скажете: да ты неплохо, Пугачев, живешь! А раньше мы шли к проректору, подписывали командировку и ехали. Нам не всегда оплачивали дорогую гостиницу, но мы могли и в недорогой пожить, понимаете? А сейчас ничего не оплачивают.
- На БашГУ факультет башкирской филологии объединен с факультетом журналистики. Насколько это было эффективно, вы как считаете?
- Дело в том, что башкирский факультет был создан совершенно естественно. Знаете, почему? Потому что больше нигде не изучают башкирский язык. Это единственное место на земле, где полноценно надо изучать язык, его закономерности и т.д.
- А журналистика тогда тут причем?
- А журналистика им дала конкурс. И вот, стал другой факультет - башкирской филологии и журналистики. Он стал престижным, понимаете. Из категории сугубо местных, таких этнофакультетов, перешел в глобальный – в сферу общения. Вот и все. Вот в Казани журфак объединен с социологическим факультетом.
Решение объединить башфак и журфак было эмоциональным, непродуманным до конца.
- В следующем году вы встретите 75-летний юбилей. За многие годы у вас сильно поменялось мировоззрение, и есть ли вещи, о которых вы жалеете?
- Я стал внимательнее к студентам. Я научился прощать. Жизнь меня научила видеть только главное. Для меня что сегодня главное? Наверное самое главное – каким ты стал и как у тебя в голове шевелятся извилины. С какой скоростью они работают. Все остальное меня сегодня волнует в меньшей степени. О чем я жалею? Ну вот надо успеть дописать книгу еще одну. Я сейчас занимаюсь историей русского читателя. Я ее хочу к будущему году завершить и сдать.
- А мемуары?
- Нет. Пусть все со мной уйдет, потому что мемуары это всегда – хорошо беллетризованные сплетни. И я не хочу тревожить память тех, с кем я когда-то общался, кого я любил и кого люблю. Пусть живут спокойно. Вы не согласны со мной? Ну, что я себе иногда позволяю вспоминать? Я вспоминаю своих друзей в Риге. Они дружили с Раймондом Паулсом. Они - крупные, очень известные журналисты. Ну видел я его, но это не значит, что мы знакомы и мы - друзья. Он меня может при встрече не вспомнить, но я его помню. А так как я журналист, знаете, у меня сколько таких встреч было? Очень много.
- Вот я поэтому и говорю...
- Да это я все студентам рассказываю. Они, развесив уши, слушают все мои байки.
- Я помню, вы нам тоже рассказывали. И все крылатые фразы ваши тоже помню...
- Вот. Все афоризмы в интернете вылезают.
- Да, есть такой паблик ВКонтакте «Цитаты преподавателей БашГУ»...
- Знаю такой... Как прожил, так прожил. Потому что повернуть назад и говорить, что когда-то я поступил не так… Самое главное - что я никого не предал. Никого не продал. И старался находить компромисс, но не за чей-то счет.
ДОСЬЕ
Валерий Вениаминович Пугачев - доктор филологических наук, профессор, общий стаж работы - 65 лет, в педагогике - с 1974 года.
Перечень преподаваемых дисциплин: история русской литературной критики, история литературно-художественной критики, история книжного дела, общая теория коммуникации, введение в теорию коммуникации, основы теории коммуникации, дизайн современных печатных СМИ, экономика издательского дела, основы журналистики, спецсеминар.