Публицист Шамиль Валеев: «О Башкирии — с грустью!»

- Когда наступит время со сладкой ностальгией вспоминать «странную хамитовскую восьмилетку, когда никто никому не мешал врать, воровать и бездельничать», возможно, именно фильм Айнура Аскарова будет тем самым белым перышком, которое перевесит кроношпаны, неживые журналы, воздушные «кластеры» и набережные русгидры.

Зияющая пустота, которая образовалась на месте всего башкортостанского после демонтажа Рахимовых, постепенно выполняет свою функцию: в неё прорастает не только лихая черниковская гопота с экскаваторами наперевес. И не только хитрое уфимское купечество, поднявшееся на развлекухе, и живущее одной ногой бултыхающее в океане, а другой - застрявшее в сугробе. Но и тонкий стебелек новой башкирской городской культуры. Что характерно, массовой. Массовой не по принуждению, как бывало в прежние годы.

Вроде про "филем" сказано уже все: и про главного героя-Уфу, и про деревню-традицию, которая больше не может уцепиться за штанины молодого тюрка, и про свежие лица, и про атмосферу радости, и про уфимский «Питер ФМ», и про, возможно, самые эффективно потраченные 4,5 миллиона от региональной власти. И даже про must see, «надо смотреть», которым заканчивается любой отзыв признавшей и быстро полюбившей это кино Уфы.

Сначала о самом грустном.

Мы как будто не живем с ноября по май. Кроме тех, у кого хватает денег и бесхлопотной жизни по нескольку раз отваливать на моря или спускаться с горы на лыжах со стеклянными выпученными глазами, заветренным лицом и недоброй улыбкой. Мы готовимся к лету. Пожить по-человечески в резком континентальном климате. Потому что самый главный герой этого фильма - это не внутренний мир башкир, и не городские пространства, а короткое уфимское лето. Летом у нас - жизнь, в остальное время - будто подготовка к лету.

Второе, важное: киногруппе удалось оправдать, разделить и обесценить переживания переезжанта. Помните лейтмотив творчества поколения наших родителей? «Уҙ яғыма кайтhам» - песня Рима Хасанова и Ибрагима Абдуллина о мифическом возвращении горожанина в родное село, и сотни её клонов, написанных в общежитиях в последующие три десятилетия. Включая суперхит «Снится мне деревня» Сергея Беликова. Иногда казалось, что ни о чем, кроме тоски и фантомной боли бывшего помощника комбайнёра целое поколение национальной эстрады и поэзии не способно и двух слов связать сколь-нибудь убедительно.

В деревнях ведь университетов не бывает. И самое главное событие в жизни для деревенского парня до старости лет - это почистить ракетную шахту от нагара гептила на Байконуре и свадьбу с мордобоем и пожаром сыграть.

И «то» поколение, едва получив паспорта, побежало в города, учиться и работать, а через полгода приезжать в новых джинсах и майке-сеточке блатовать с магнитофоном на танцах. А один парень из нашей деревни, помнится, таскал на шее огромный мальтийский крест кустарного производства, пугая в очереди сельмага своим расстегнутым до пупа воротом ровесниц Брежнева в новых галошах и летних шерстяных носках.

Поколение внуков не хочет больше маяться вашим любимым комплексом вины перед сохой, сельским погостом и фермой, дорогие наши отцы и матери, а также их дедушки и бабушки. Делает ровно то же самое, что делали и вы: пьет одуванчиковую наливку, катается на мотоцикле без шлема, женится на «Марҗе» теперь уже не с русыми, а зелеными волосами и живет с ней счастливо. Но не идет босиком за бороной и не крутит хвосты коровам.

Просто живет, как и вы, но делает это осмысленно и свободно. Без напрасной этно-вины, отравившей целую вашу жизнь и подменявшей иногда общечеловеческую совесть. Тем более, что сейчас правильно крутить хвост корове родом из графства Абердин или Ангус ценой где-то между «Ягуаром» и «Роллс-Ройсом» - нужно диплом иметь, а не только вилы и «куфайку».

Несмотря на хипстерско-квадрокоптерное умиление, пронизывающее «филем», были места, которые резанули сердце тюркско-русского билингва. Башкирский язык в течение всего фильма переводится титрами, и в самой драматичной сцене «бабушка, отвали», главный герой, борясь за свободу и индивидуализм, переходит на русский язык, не находя, очевидно, в родном языке взрослых, зрелых слов, с помощью которых можно было бы объясниться. Рассказать, что у каждого человека отныне - свой путь и своя судьба, ответственность перед архангелом Газраилом и его Зурначальником. Может, и нет в литературных тюркских языках слов о личной свободе? Они так устроены, что как только больше одного раза произносишь местоимение «я», начинаешь чувствовать себя наглецом, выродком, выскочкой и отщепенцем.

Отчасти, конечно, этот киномомент лихо компенсируется рыжим бородачом, который резко выучил башкирское признание в любви, как только его знойная невеста включила степную стерву на юных гормонах. И было забавно смотреть на бабая, который в музее Тюлькина старым лихим орлом набросился на свою престарелую невесту-матерщинницу Зухру. Она-то, конечно, успела включить режим попадьи, сходу вырубив остатки его сексуальности.

Не буду рассказывать, в каких местах из какого глаза брызнуло - вы сами, если не чужды совсем свежим культурным кодам, найдете и моменты умиления, и моменты чисто уфимской ржаки.

У хитрого акъярского степняка Аскарова есть уже какая-то кинематографическая хватка, которой он умеет держать зрителя за все нужные места от начала до конца фильма и давить на нужные железы. В принципе, может, хоть про Белоснежку и семь гномов снимать. Но мне почему-то пока вспомнился полузабытый «Мусульманин» 1995 года Хотиненко с юным Мироновым. Наверно, из-за неснятного напряжения между несочетаемыми мирами башкирской деревни и башкирской же мегастолицы.

Меня немного беспокоило - поймут ли уфимские трюки соседские тюрки, например, в Казани. Автор фильма Айнур говорит, что поняли - и простые казанцы хлопали и смеялись в тех же местах, где и обычные уфимцы.

Значит, мы не одни такие. Уставшие от вечной родительской вины перед Землей-Матерью, горожане первых поколений, берущих судьбу в свои собственные руки.