Рияз Исхаков: «Башкирскому кино пора вырасти из пелёнок»

– Давно хочу спросить, вообще существует ли башкирский кинематограф? Не так много фильмов, не так часто они появляются. Со стороны обычного зрителя наше кино кажется какой-то фикцией. Потому что мы в 99,9% видим мейнстрим, «Гарри Поттера», грубо говоря, какие-то русские сериалы и «Викинга». Башкирское кино - это случайность, суверенный реликт или за ним будущее? Где его место?

– Башкирский кинематограф существует, но он существует в таком заторможенном состоянии, в младенческом. Когда нет больших фильмов по нескольку лет, мы вынужденно занимаемся рекламой, клипами, еще чем-то. И даже кинокритики производство клипов называют «продажное детство башкирского кинематографа». И из этого младенческого состояния, пелёнок уже пора выходить. А фильмы были. В своё время Малик Якшимбетов дал колоссальный толчок башкирскому кинематографу. Он повез двадцать молодых талантов в Алма-Ату, они выучились там азам анимации. И они-то и составили костяк киностудии «Башкортостан» в самом начале и делали первые мультфильмы. И те аниматоры, которые сейчас работают – выпуск этой самой школы. Десятки людей отправляли учиться в Москву - по линии минкультуры республики, гостелерадиокомитета, за большие деньги довольно-таки, очень большие, например, операторский факультет был даже дороже режиссерского.

– Я понял, для хороших кадров нужны, извините за банальность, хорошие кадры. А наберется ли всех башкирских кинематографистов на один фильм, команду фильма?

– Конечно, даже не на один, на много. Группы могут быть разные – и три человека, и двести, это зависит от задачи. Чтобы кино было башкирским, не нужно, чтобы абсолютно все специалисты были из республики.

– А кого достаточно?

– Автора сценария, режиссера, композитора, оператора.

- Что делает фильм башкирским?

- «Башкирским», «татарским», «якутским», «казахским» фильм делает то эмоциональное послание, которое авторы вкладывают в свое произведение, через призму истории, культуры, эпоса.

– И получается, что кинематограф - это один из, может быть, немногих оставшихся носителей вот этого самого не всегда выразимого словами этнического настроения, эмоционального, как вы сказали, послания?

– Нет. Кинематограф – это синтетическое, современное искусство. А основными носителями являются базовые виды искусств – живопись, музыка, литература. Кинематограф черпает оттуда, ну и из других областей тоже. Поэтому основным носителем «этноэмоции», мне кажется, в первую очередь надо ставить живопись. Все, что есть изобразительное, даже в виде описания в литературе, это основной носитель. И во вторую очередь – язык.

– Чем отличается тогда башкирский фильм от казахского?

– Отличается тем, что в Казахстане очень мощная кинематографическая школа, с момента эвакуации киностудий «Мосфильма» и «Ленфильма» (прим. – В годы Великой Отечественной войны в Алма-Ате было снято 20 полнометражных и 10 короткометражных фильмов. 15 ноября 1941 года Алма-Атинская киностудия слилась с эвакуированными в Казахстан киностудиями «Мосфильм» и «Ленфильм» и превратилась в Центральную объединенную киностудию художественных фильмов – ЦОКС. Работа киностудии продолжалась до 1944 года). У нас же фильмы снимали от случая к случаю. Яков Протазанов снял до войны «Салават Юлаев»...

– На нашей натуре.

– Да, но нельзя сказать, что это «наш» фильм, хотя, конечно, наши актеры, наши локации придали незабываемый колорит. И создали мощный образ народного героя, и если мы говорим «Салават Юлаев», мы представляем Арслана Мубарякова. А если говорим Чапаев, мы представляем игровой фильм «Чапаев» и Бабочкина. Если мы говорим «Октябрьская революция», представляем фильм Эйзенштейна. Это общая для всех система образов. Почему очень важно делать башкирский кинематограф или татарский, или якутский.

– Мы помним, что этот «Салават» Протазанова - результат постановления правительства «О преподавании истории в школе», 1934 года, когда надо было выдвигать героев борьбы с царским режимом и делать всю Отечественную историю историей подготовки к революции. На этой волне, видимо, государственное финансирование было, это была государственная задача – показать историю борьбы с царизмом. А сейчас какая задача?

– Создать персонального героя, чтобы он для народа был примером. А сейчас задачи разные. Два направления, по крайней мере: пропаганда воспитания и развлечение, получение прибыли.

– Пропаганда воспитания чего?

– Патриотизма, любви к родине.

– А патриотизм же распадается. Были у нас 20 лет, когда патриотизм локальный, внутри субъектов Федерации, и российский не совпадал, а иногда расходился совершенно в противоположные стороны.

– Мы находимся на стыке смен, и задачи тоже меняются. Любовь к Родине остается всегда при любой власти.

– К большой Родине, к малой, как несколько идентичностей сочетается в этом образе?

– Если брать на примере опять же «Салавата Юлаева», почему «Салавата Юлаева» надо снять сейчас? Вот стоит памятник, вот есть много книг написанных, есть его поэзия, ну там спорные моменты тоже есть. Есть даже люди, которые говорят, знаете, это надо все убрать, памятник сбросить. А ведь – Салават Юлаев – это, прежде всего, образ поэта, борца за свободу и за справедливость. Вечный герой.

– Вы говорите, «Салават Юлаев», а перед глазами все равно Мел Гибсон стоит, не выходит из головы сине-белый образ предводителя шотландцев Уильяма Уоллеса из головы. И его же никто не обвиняет, вроде, в сепаратизме и терроризме.

– Есть такой момент, когда у нас даже кто-то собирался снимать, периодически такие идеи возникают у кинематографистов и околокиношных людей, что надо бы Мела Гибсона. Мел Гибсон в фильме «Храброе сердце» – потрясающая история. Если разбирать историю дотошно во всех мелочах, по всем документам, наверняка там резали, сжигали и убивали друг друга. И про Уильяма Уоллеса, которого сыграл Гибсон, тоже также можно говорить, давайте сбросим памятник этого персонажа с обрыва.

– Мы вроде поняли, что региональный кинематограф имеет право на жизнь. Но только за то, что он локальный, его никто в жопу целовать не будет и не будут в кино ходить. Кино - резко конкурентный вид зрелища, претендует на самый главный ресурс человека - его личное время. Башкирскому кино придется конкурировать с Голливудом. Как это делать?

– Во-первых, не надо думать, что у нас люди, работающие в кинематографе, глупее. Да, в Голливуде школа давняя, поставлена, отбор очень мощный проходит, и много талантливых людей туда приезжают. Но это продюсерское кино и огромные средства. Но это не значит, что у нас в России, в Башкортостане остались одни тупые люди, и они не смогут ничего абсолютно сделать. Да, будет тяжело, потому что нет такой базы. Но современные технологии дают сейчас шанс. Настолько легко стало получить изображение, а это самое главное. Я говорю о том, что изображение – это базовое искусство. Картинку очень легко получить. Мы ушли от сложных фотографических процессов, которые задавали стилистику и определяли всю экономику фильмопроизводства. Сейчас любой студент, любой желающий может на мобильник практически снять кино, которое принесет огромную прибыль студии. Просто нам надо не бояться рисковать, экспериментировать. В Голливуде есть такая схема производства. Они берут бюджет одного блокбастера, обычно у них это 200 млн. долларов, и этот бюджет раздают абсолютно всем желающим снимать что-то, по заявкам, в пределах 10 000 - 40 000 долларов, такие бюджеты маленькие. И из такого колоссального числа малобюджетных фильмов находится такой, как например, «Ведьма из Блэр», которые отбивают эти самые 200 млн. долларов.

– Как венчурный бизнес. Один из ста должен выстрелить.

– Интересная схема? Интересная. Попробовать можно. Или вот эта схема, которая уже в Москве давно работает несколько лет. Правда, она в 2016 году, в Год кино, была отменена по просьбе Союза кинематографистов России. Это возвратное финансирование. В первый год это было 25 процентов того, что проходило через Фонд кино, следующий год – более 40 процентов. Я думаю, с каждым годом такого будет становиться больше. Часть денег на безвозвратной основе выделяется некоторым проектам, часть денег или некоторым проектам выделяется на возвратной, на коммерческой основе. Вот эту схему можно было бы внедрить у нас тоже и подтолкнуть башкирский кинематограф на то, чтобы он начал взрослеть, чтобы вышел из этого младенческого состояния.

– А сейчас сколько лет этому младенцу?

– Вроде бы юбилей киностудии проходил, 25 лет.

- А сколько это в сопоставимом человеческом возрасте?

– Лет пять, наверное. Если сравнивать, сколько лет кинематографу, когда братья Люмьер показали, 25 лет, четверть века для башкирского кинематографа, для младенчества, это слишком долго. Были проблемы, не было квалифицированного менеджмента. Всегда приходил кто-то, не имеющий отношения к кино. И только один самый хороший директор киностудии был – Михаил Николаевич Новиков. Он всё понимал, при нем все снимали, параллельно снимали очень много фильмов. Киностудия тогда находилась в половине здания одного детского садика. Но потом его все-таки убрали, к сожалению. Он был квалифицированным специалистом, оператором Свердловской киностудии, корпункта в Уфе. Он знал весь процесс – от и до. Никому не мешал, только создавал условия для работы. Остальные директоры, которые приходили на киностудию, они, конечно же, были ценители кожаных кресел. Процессом не владели. И сейчас такая же ситуация. Потому что можно закончить ВГИК, факультет документального кино, снять дипломный фильм, стать директором телевидения, а процессу не научиться. Мне кажется, мы должны анализировать то, как это происходит у более успешных стран, где развит кинематограф. Не приходят выпускники киновузов в этих странах сразу же в съемочный процесс. Не поручают студенту снимать фильм, допустим, об Учалинской филармонии сразу такой, который надо будет показывать зрителю. Студент должен, во-первых, снять свой дипломный фильм, курсовые работы, поработать с мастерами.

– Студент-режиссер, оператор?

– Все кинематографические профессии должны пройти практику так называемую на производстве, именно на картинах. Только после этого они могут начать самостоятельно работать. У нас кинематограф находится в студенческом состоянии, в состоянии дебютного кино, в состоянии курсового, в лучшем случае дипломного фильма.

– Выстреливают же какие-то фестивальные фильмы, арт-хаус, не все же из них признанные мастера, какие-то должны быть самородки.

– Да, самородки есть, конечно, они выявляются на своих арт-хаусных фильмах. И как раз система грантов, ее безвозвратная часть, мне кажется, должна работать в этом направлении, предоставлять шанс этим талантливым людям.

– Мы добрались до системы, о которой Вы недавно заявляли в Фейсбуке. Что там с грантами? Есть они вообще? Как они распределяются? Чем вы недовольны?

– Конечно, гранты есть, и это как раз тот следующий шаг, который был призван и какое-то время хорошо работал, он и сейчас работает, когда появился шанс у кинематографистов запуститься на проект. Но они очень минимальны. Когда это все начало происходить, выделили 100 миллионов рублей на все творческие проекты – и для художников, и для скульпторов, и для библиотек. Если по отдельности раздавать всем сестрам по серьгам, то это не будет 100 миллионов рублей на проекты, а будет значительно больше. А здесь совершили такой шаг: пожалуйста, вот 100 миллионов, в открытой борьбе самый лучший проект получит деньги. Но все смешалось. И конкурентная борьба между заявителями приобрела такую форму, что надо в первую очередь угадать, какая тема будет востребована в следующем году.

– Это называется проектная культура. То есть, как ты правильно умеешь составлять бумагу и проводить ее по инстанциям. К содержанию деятельности это никакого отношения не имеет. Только штабная культура и лоббистский ресурс.

– Сейчас художнику, творцу приходится думать, как отреагируют члены комиссии на тему, которую представляет, примут они или нет. Это уже цензура, которая в принципе у нас запрещена. В таких условиях не может родиться коммерческий кинематограф, этого невозможно требовать. Потому что темы, которые интересны комиссии, как правило, не интересны массовому зрителю. Может быть, интересны, может быть, будет какое-то попадание, но это не научный подход. Чтобы определить тему, интересную зрителю, надо изучать зрителя, а не комиссию.

– Вот вы такие талантливые, неужели не сможете снять хороший фильм про великого менеджера Сталина или Шакирова. Может, у вас таланта не хватает сделать, как у Михалкова, у него же получается по заказу.

– Да, здесь надо еще определить меру. Российские фильмы не находятся в таком бюджетном диапазоне, в котором работают наши башкирские кинематографисты. Даже не только российские проекты. Я потом могу сравнить с нигерийским кинематографом. То, что делают на киностудии «Башкортостан» за 100 тысяч рублей, это значительно меньше, чем малобюджетное кино в Нигерии. В Нигерии любой фильм малобюджетный стоит 15 тысяч долларов.

– Да ну? Полноформатный?

– Неважно, главное – коммерчески успешный, который проводит культурную экспансию на всю Африку.

– То есть у них прорывное место какое-то в Нигерии, да?

– Нигерийский кинематограф находится на третьем месте по объему и по доходам после Индии и Америки.

– После Голливуда, Болливуда - сразу нигерийское кино?

– Да, третьим идет нигерийский кинематограф - «Нолливуд». Нам бы тоже стоило это изучить. А ведь Нигерия – бедная очень страна.

– Может, у них развлечений нет, идти некуда.

– Ну хорошо, у нас переизбыток развлечений, и поэтому на кинематографе надо ставить крест?

– Я слышал такую теорию, что своим расцветом Голливуд обязан экономическому кризису в США, когда людям, действительно, некуда было идти отдохнуть. Я сам, когда жил в Москве и было невмоготу, отсиживался в кино, чтобы переключиться из одной реальности в другую.

– Вот в армии как раз по окончании сеанса (я кино показывал в армии, киномехаником тоже был) некоторые солдаты плакали, потому что они возвращались в реальность.

– Сейчас, скажем так, в стране схожее явление с Великой депрессией, по экономике, по жизненному уровню — отходняк, похмелье после тучных нулевых. Сейчас побольше бы фильмов.

– Кино как наркотик? Хорошо, возможно. Но это то время, когда существовал Кодекс Хейса. В американском кинематографе были определенные правила длины платьев, длительность поцелуя. У них тоже через это все проходило. И фильмы выполняли идеологическую такую функцию, должны были развлекать. Должен был быть обязательно хеппи-энд, положительный конец. Они должны были радовать, вселять оптимизм. В эти годы строили дороги. Кризис, а строят дороги. И вот люди работают, работают, работают, приходят домой и смотрят телевизор. Сейчас эти функции очень успешно выполняет телевидение.

– Или Интернет. Кому телевидение, кому Интернет.

– Интернет только на развлечение не работает, он еще заставляет думать, а телевидение делает это в меньшей степени. А вот кинематограф как раз заставляет все-таки думать.

– Вернемся к грантам. Я понял, гранты маленькие, одной сотни миллионов на всех не хватит.

– Нет, я так не считаю. Да, многие мои коллеги считают главной бедой бюджет. Но сами же при этом прекрасно знают о феномене якутского кинематографа. Раз мы существуем в условиях малобюджетного кинематографа, в условиях почти что арт-хаусного кино, надо играть по этим правилам. Но надо сделать так, чтобы в этой сфере мы стали отличными специалистами, чтобы мы в этих условиях научились работать. Есть очень много инструментов, которые сейчас совершенно не задействованы. Наше башкирское кинопроизводство очень консервативно, потому что оно заточено только под киностудию «Башкортостан». Да, вроде бы появились частные студии, которые доказывают каждая своей работой, что они могут существовать, не используя ни одной услуги государственной киностудии. И мы так делаем, и Булат Юсупов таким образом делает свои фильмы. Да и нечего на этой киностудии взять. Киностудия превратилась в дирекцию кинофестиваля «Серебряный Акбузат» и занимается только этим. Ничего там нет.

– У более зажиточной Татарии, извините за надоевшее сравнение, есть какое-то кино? Там же любят все такое. Эмм... презентационное.

- Да, мы сравниваем постоянно нашу республику и Татарстан. Но есть межведомственные барьеры, из Республики Башкортостан кинорежиссер не может обратиться в Министерство культуры Татарстана и сказать: «Давайте я поучаствую в ваших грантах и что-то сниму». Это невообразимо. То же самое невозможно здесь у нас, чтобы из Татарстана приехал кинорежиссер. А вот в театре все по-другому, потому что там уже традиция, школа, и это уже вполне нормальное явление. Но в производстве видеоклипов, музыкальных клипов (а в Татарстане это очень сильно развито и востребовано!) мы, конечно, работаем. И, много общаясь с татарскими режиссерами и кинематографистами, я могу эту ситуацию анализировать. В Татарстане есть огромная проблема, даже в большей степени, чем у нас – это близость Москвы. И кинематографисту легче уехать в Москву из Казани, чем из Уфы. Но при этом сильная операторская школа в Татарстане, операторы сильные. При этом телевидение, «ТНВ» хорошо работает в создании контента, занимается производством сериалов. И это прекрасно. У нас этого нет, после сериала «Ай кызы», очень удачного, очень успешного в плане рейтинга, но не в плане производства, потому что по старой советской схеме производства работали – выезжали съемочные группы и снимали в свое удовольствие.

- Это как? Долго? Дорого?

- Сейчас не так работают, съемки на московских проектах нас научили работать по голливудской системе. И после «Ай Кызы» ничего и не снималось в принципе. Ну да, Руслан Юлтаев снимает ситком на базе Стерлитамакского театра. Но на самом деле это все покрывается за счет Министерства культуры. Потому что актеры, живя на зарплату, служа в театре, снимаются в малобюджетном ситкоме, а телевидение потом все это бесплатно показывает. Даже нет никакой схемы, нет никакого бизнес-механизма. Просто дарится. Многие режиссеры, особенно новички, пытаются как бы встать, войти в эту отрасль на демпинге.

– Демпинг новичка - безнадежный путь, получается?

– Безнадежный. А в Татарстане проблема все-таки есть – игровой кинематограф. Если сравнивать в качестве, там произошел такой надлом на проекте Булата Мансурова. Потому что Булат Мансуров уговорил правительство, Шаймиева, вложить колоссальные по тем временам деньги…

– «Теплые ветры древних булгар».

– Да. Но фильм не состоялся. И после этого у руководства Республики Татарстан возникло такое отторжение кинематографических проектов. Это тоже отрицательно сказалось на их кинематографе. Но в плане проведения помпезных мероприятий их фестиваль мусульманского кино, конечно, на несколько порядков выше, чем наши мероприятия.

Вопрос очень серьезный на самом деле. Мы говорим, где эти ресурсы, где эти козырные карты для того, чтобы в коммерческом плане мы состоялись, где эти преимущества – вот они, в объединении рынков. Татарстана и Башкортостана.

– Как эстрада?

– Да, то же самое, как и эстрада. Если объединять усилия, то рынок увеличивается. Наши киношные друзья, они ценят свой рынок, они говорят, что 15 миллионов можно собрать с любой картины по Татарстану. Я уж не говорю о том, что в Сибири где-то, где проживают татары.

– Понятно. А может быть, тут ошибка масштаба есть, может быть, субъект федерации маленький – 4 миллиона народу - слишком мало, для того чтобы иметь собственный кинематограф?

– Якуты же это опровергают. Они не возят свои фильмы по дальним улусам Республики Саха, огромной просто территории. А в одном только Якутске картина зарабатывает 3 миллиона рублей. Так вот, они и снимают не на 3 миллиона, не на 5, не на 10, как у нас. В итоге, чтобы был коммерческий успех, снимается это за миллион, за 800 тысяч. Но выработана схема, любой коммерсант, любой продюсер знает, что, вложив 800 тысяч, и набрав лучшую группу лучших специалистов, они заработают еще 2 миллиона.

– А если снимешь хороший фильм – ну куда ты с ним пойдешь? В Ютьюб?

– Конечно, проблема эта есть. Даже те фильмы, которые мы делали, если мы несем это, мы сталкиваемся с системой проката, где либо вообще не хотят показывать, либо выставляют такие условия, которые нам абсолютно не выгодны.

– Но кроме производства фильма, нужно же еще промо, нужно рекламировать его, чтобы зритель пришел, узнал.

– Да. Но чем хороша конкуренция – прокат не является монопольным, не находится во владении одного хозяина, понимаете? И когда есть конкуренция, мы можем всегда договориться еще с кем-то. А когда те, с кем мы не смогли сработаться, они видят, что у нас все наладилось с их конкурентами, то все будет иметь развитие.

– Даже региональная часть промо фильма, эти картонки в человеческий рост надо ставить, ролики крутить, анонсы делать за полгода – вот этот механизм.

– Это вопросы рекламы, это сейчас решается намного легче, и даже без денег. Мне кажется, по Республике Башкортостан любая картина – нормальная картина, добротно сделанная, может собрать легко 3 миллиона рублей. Это просто математика. Если в Якутске можно собрать 3 миллиона рублей, то по всей республике неужели нельзя собрать 3 миллиона рублей с картины? Просто надо заниматься правильно рекламой фильмов. В этом отношении нам больше всего помогает, конечно, телевидение. На примере нашего фильма, который мы, кстати, сделали на грант, «Етеган», я могу сказать, что просто выстраивается определенная схема, когда для всех есть выгода. Якупову было выгодно наш фильм взять в премьерный показ. Мы уступили права премьерного показа «БСТ». За это «БСТ» нам должно заплатить деньги. Но денег, естественно, нет. И мы договариваемся на анонсирование, на рекламу. Рекламное время нам тоже не могут дать, а вот анонсировать могут. И появляется такой взаимозачет или взаимная услуга – мы выполняем свое обязательство, передаем в премьерный показ, продаем телеканалу, а до премьерного показа делаем прокат и окупаем затраты на фильм.

– А ресурс БСТ в чем заключается?

- Анонсирование на БСТ делает фильм известным. К 2 миллионам я привлек еще – не я, команда работала, я вообще не разбираюсь – мы привлекли еще дополнительно миллион. Это уже показывает, что даже в таких экспериментальных условиях можно фильмопроизводство сделать прибыльным. Это у нас первый раз так получилось, мы еще дополнительно привлекли миллион рублей активов. Это не одна кампания, у нас были спонсоры.

– Они что получали?

– Они получают упоминание во всех интервью, они получают фильм о фильме. Я к тому, что все пространство фильма и вся сопутствующая фильму продукция становится рекламным пространством. Единственное, чего нет в историческом фильме – а мы делали исторический…

– Продакт плейсмент.

– Продакт плейсмента нет, а все остальное есть. А помимо этого, мы презентовали фильм в районах, в городах, и во многих городах был аншлаг. Если заниматься грамотно продажей билетов, фильмы будут иметь коммерческий успех. Даже наши, где такая этническая, этнографическая тема, фольклорная. Просто фильмы должны быть интересные, не должно быть этого барьера, если будет возвратное финансирование – не должно быть барьера такого, когда комиссия определяет тему. Это должен определять продюсер. И во вторую очередь только режиссеры, а в первую очередь продюсеры. Потому что они должны вернуть деньги.

– Есть такая проблема в субъекте Федерации, и в принципе, как я понимаю, в таких регионах, что нет людей длинной мысли. Нет человека с инженерным замыслом, который от замысла – даже не от сценария, а от синопсиса – до, на вашем языке, кассы это дело может все в одну технологическую цепочку выстроить. Я вижу перед собой человека, который может сделать фильм. Мысль – отсюда ракета стартовала, сюда приземлилась, проект завершен. Кто, допустим, ваш талант может интегрировать свой производственный цикл. Продюсер?

– Да.

– Они в регионе есть?

– Они есть. Опять же, это же очень просто. Взять успешные проекты и взять неуспешные, даже по грантам. И шансы, что те, кто сделал неуспешный проект, что они сделают в следующий раз успешный, есть, но невелики. А те, кто отработал успешный проект, который выстрелил, больше шансов. И таким образом будет выявляться как раз квалификация продюсеров. Да, у нас тоже очень много людей выезжает в Москву.

– Что вас удерживает в Башкирии?

– Меня лично? Наверное, характер такой, я люблю родителей своих, я хочу, быть рядом с ними. Люблю природу, люблю ездить по нашим дорогам. Я знаю каждый уголок, многие районы, знаю, кто где живет. Проезжая, допустим, Старый Калмаш, я знаю, кто тут родился, кто живет. В Абзелиловском районе, в Зианчуринском, я многие деревни знаю. В Уфе мои коллеги, знакомые, артисты. И мне кажется, это просто счастье – везде чувствовать себя как дома. В Бурзяне, например, в лесу, встретившись с лесником, мои молодые коллеги удивляются, потому что мы бросаемся друг другу в объятья. Он меня узнает, я его узнаю. Потому что когда-то мы с ним что-то снимали. Мои друзья в шоке: «Как это так, тебя даже в дремучем лесу знает первый попавшийся человек…»

– Ой, у меня тоже есть друг из Бурзяна - инспектор лесоохраны и бортник Рафис Хайбуллин.

– Ну это же здорово. А в Москве, где люди стесняются друг другу в глаза смотреть, я чувствую себя дискомфортно, в больших городах, не только в Москве.

И проекты. Все-таки мы, находясь в республике, являемся пионерами, первооткрывателями – для себя. Мы сталкиваемся с теми трудностями, которые надо преодолевать…

– Но мы изобретаем свой велосипед, получается.

– Да. Мы, занимающиеся этим. Но не совсем велосипед, я возвращаюсь к первому вопросу, наверное – все-таки любой художник ищет свой язык, свои выразительные средства. И он ищет из каких-то глубин, и эти глубины философии, они есть в башкирском эпосе и в любом другом. И поэтому наша группа обращается часто к истории, к легендам, к музыкальным произведениям. Мы просто трудяги, мы ремесленники. Но нам нужно для этого найти какое-то вдохновение и материал. И вот материал находится на стыке культур, на стыке цивилизаций, что ли, времен. И вот это мы перерабатываем в нашей работе в новый продукт. Например, делаем визуализацию какого-то древнего эпоса, ищем там для себя эти инструменты – в цвете, в психологии. А работая в Москве, мы делаем то, что нужно продюсеру.

– Быть частью не своего проекта.

– Да, снимая «След» или «Улицы разбитых фонарей».

– Ну есть же там Бекмамбетов.

– Я на такие вещи, на такие проекты не соглашаюсь. Но бывает такое, что да, интересно, специальные виды съемок, сложные, трюковые съемки или «Синие ночи» – я там был оператором-постановщиком, 12 серий. Я пошел на этот проект, потому что мне было интересно. Все происходит в пионерском лагере или вокруг, и это время – 79 год, до олимпиады. И мне было интересно, потому что это же мое время, я помню это.

– Смотрите, есть путь Шевчука, который взял да уехал. Я недавно только понял, зачем он уехал – он уехал за звуком. Ему, видимо, не подходило, как играют его коллеги, они уходили в блюз. Я посмотрел фильм, в «YouTube» он есть, документальный. И я понял, что он просто искал другой звук (хард-рок плюс джаз) и уехал за ним в Питер. Уехал и реализовался. Был Асанбай, который остался здесь и в блюзе. И вот его летом унесли на Южное, в этом году. Был Мухаметзянов, который снимал для многих знаменитостей, оставаясь здесь

– Но он же не уехал.

– Не уехал, но умер в расцвете сил. Меня лично это если не пугает, то настораживает. Жалко умирать не до конца реализованным из-за любви к ковылю, «Трамплину» и кумысу.

– Он не уехал, он работал здесь. И прекрасно, потому что поставил такую как бы схему, когда дешевый рабочий труд, и побогаче… Как выгодно в Китае производить, точно так же в Уфе было.

– Дешевле арендовать, дешевле оборудование.

– И удобно конкурировать. И к этому же я призываю – в Республике Башкортостан можно успешно снимать фильмы, такое многообразие ландшафтов. Просто грамотно обеспечить съемочные группы московские, и они будут приезжать, меньше тратить денег, и тут снимать.

Надо всегда искать преимущество конкурентное. Для этого надо быть на острие событий, в курсе всего происходящего, иногда даже предвидеть наперед. Но, к сожалению, у нас это не получается. Был такой проект, например, с режиссером Айсыуаком Юмагуловым, хотели создать конный театр. И была такая прекрасная идея создания конного театра, когда при каком-то хозяйстве, ипподроме готовили бы специально лошадей и наездников для съемок в фильме. И попутно они выступали бы на всех городских мероприятиях, где были бы востребованы. Но больше всего – готовить специально для съемок. А это обучение специально с наездниками, чтобы шашкой махать, чтобы лошадь не понесла. Подсечки, падения – дрессировка, джигитовка, взрывы, выстрелы. Эти лошади и наездники были бы просто настолько востребованы по России, они бы постоянно ездили на съемки, то в Краснодарский край, то в Москву, то в Питер – везде, где нужны для съемки лошади обученные, они бы ездили. Потому что режиссеры всегда хотят, чтобы было масштабно, чтобы было естественно, по-настоящему. Вот такой прекрасный стартап.

- Сейчас модно называть это «кластером». Действительно, кинокластера в стране вроде нет. Было бы круто, если бы здесь постоянно сновали Ходченкова и Бондарчук.

- Когда я прихожу, предлагаю свои какие-то идеи, очень часто чиновники говорят, насмехаются, с улыбкой: «Вы что тут, Голливуд, что ли, собрались строить?» – не верят. На самом деле это не так уж и сложно. Не так уж и сложно построить спортзал. Так много спортзалов, но можно специально построить единственный в России уникальный подводный павильон. В России нет ни одного павильона с танком. Танк – это емкость, в которую может заехать автомобиль, в которой можно дождь снимать, наполнить декорации водой до двух метров, затопить все это, сбрасывать туда большое количество воды. Таких павильонов нет в России. Более того, в Уфе нет ни одного павильона, куда бы могла машина заехать, на телевидении строят павильоны – автомобиль не заедет.

Мне кажется, башкирскому кинематографу не надо стесняться, надо изучать опыт британских студий, особенно Pinewood Studios. Опыт Barrandov Studios в Чехии, опыт якутов и даже опыт нигерийского кинематографа. Нам надо анализировать и выводить свою формулу кино. Формулу башкирского кино.

При подготовке материала в качестве консультанта и литературного редактора любезно оказала помощь кинодраматург, сценарист и прозаик, лауреат премии им.Ш.Бабича З.Д.Буракаева.