Писатель Игорь Савельев: «Мне стукнет 50, а президентом по-прежнему будет Путин»

«Молодые писатели работают биологами и кузнецами»

– Трудно ли сегодня молодому автору пробиться к читателю?

– Сейчас для молодых авторов более перспективный момент, чем для их ровесников двадцать-тридцать лет назад либо для писателей более старшего возраста. Лет 10-15 назад появились проекты для молодежи – различные конкурсы, премии, форумы, где происходит учеба, семинары, завязываются контакты. Литературные жанры сейчас разобщены. Так, совершенно устная, почти эстрадная сфера поэзии существует в форме поэтических фестивалей. А вот проза жестко связана с издательствами: их интересуют исключительно крупные жанры. А малая проза лишена издательских перспектив: если и существует, то в литературных журналах. Молодые драматурги существуют отдельно: ребята не очень интересуются публикациями, потому что у них свои тусовки, театральные проекты.

– Нужен ли скандал, чтобы стать известным? Популярности Пелевина способствовал провокационный «Омон Ра»…

– Я знаю эту историю с другой стороны, потому что общался с его издателями, печатавшими его в начале 90-х, а сейчас у нас общий редактор. Его слава связана не со скандалом, а отчасти с популярностью за рубежом. Пелевина удалось удачно перевести в начале 90-х. Понятно, что в плане продвижения литература связана с элементами шоу-бизнеса, но в последнее время я не помню никаких крупных скандалов, связанных с писателями. Пожалуй, только один – малоизвестный писатель Михаил Шишкин из политических соображений отказался ехать на нью-йоркскую книжную ярмарку за государственный счет.

– На писательские гонорары сегодня прожить нереально?

– Даже сюжетная литература приносит не тот доход, на который можно жить. Есть авторы, которые уже чего-то добились, но прибыль им приносят статьи для глянца, появление в телепередачах в качестве литераторов. Алексею Иванову, вероятно, принесла доход экранизация книги «Географ глобус пропил». Это сферы, связанные с литературой, но не чистые гонорары. Может быть, у писателей уровня Людмилы Улицкой или Дмитрия Быкова ситуация иная.

– А как выкручиваются провинциальные авторы?

- Большинство трудится журналистами: столичные репортеры более приближены к литературе - там больше профильных изданий. Я знаю писателей, которые преподают биологию, работают дизайнерами, расклеивают объявления. Есть у меня знакомый автор, который работает кузнецом: он довольно известный - лауреат Пушкинской премии.

– Какие привилегии дают литературные премии?

– Какие, например? Имени Бабича – это госпремия, которая вручается в области литературы, искусства, архитектуры и помимо денег дает определенный статус. А чисто литературных премий в Башкирии нет - есть федеральные. Но на тиражах они практически не сказываются, как и на продажах. Прежде всего - это источник доходов: люди, которые работают в литературных журналах, - не могут жить на зарплаты, авторы, которые издают книги, - не могут существовать на гонорары, поэтому каждая такая крупная премия – это источник дохода для большого круга лиц.

«Я даже не знаю, кто покупает мои книги»

– Не возникало желание уйти в «Донцовы»?

– В Уфе есть авторы, которые пишут фантастику, работают по договору с издательствами. Но коммерческий сегмент книжного рынка тоже ограничен. Нужны далеко не все авторы, которые решат: «Продам душу дьяволу, будут писать по три детективов в год». Ниша уже заполнена. Уйти в «Донцовы», скорее, означает - писать сценарии для сериалов, что очень распространено у московских молодых писателей. Очень часто те, кто связан со ВГИКом или Литинститутом, уходят туда. Киношники признавались мне, что бесчисленное количество каналов днем показывают сериалы вовсе не для того, чтобы смотрели, а чтобы заполнять место между рекламой, рассчитанной на домохозяек и школьников.

– Тогда может проще перебраться в Москву, где больше возможностей?

– Я там часто бываю - постоянно приезжаю по издательским делам. Но работать там некомфортно - всегда куча встреч, дел. Большой город с таким ритмом жизни не располагает к творчеству.

– Удалось увидеть свои книги, вышедшие во Франции?

– Издания я видел, когда был в январе на книжной ярмарке в Париже. Кроме повести «Бледный город» там издали роман «Терешкова летит на Марс», который перевели как «Русские летят на Марс» - увесистый том получился. Это был грантовый проект для французского издательства, которое выпустило целую серию молодых российских авторов из семи книг. Мне потом написала одна девушка из Франции, прочитавшая мою книгу, но это был единичный случай.

– За это время успел составить портрет своего читателя?

– Он постоянно меняется. «Бледный город» привлек субкультурного читателя. А сейчас я даже не знаю, кто покупает мои книги. Чаще всего писатели творят не для кого-то, а в основном для себя или для близкого круга.

– Есть ли у твоих героев прототипы? Знакомые пытались угадать себя в книгах?

– Какие-то второстепенные истории - из жизни моих знакомых. Мой друг, узнал одну из них и отметил, что это ужасное чувство - как будто к нему залезли в голову. Но пока никто претензий не предъявлял.

– Твои первые публикации датируются 1999 годом. Изменился ли за это время твой стиль - литературный язык, приемы?

– Я думаю, что поменялся и стиль, и подход. Некоторые вещи, которые я писал 10 лет назад, совершенно не могу перечитывать. Например, повесть «Бледный город», которая будет переиздаваться в «Эксмо» - категорически не нравится, ни за что сейчас так не написал. Я пишу теперь более экспрессивно, и меня стали упрекать, что появилось много абсурда в прозе, выпячивание на уровне стилистики, сюжета. Но многие абсурдные вещи в нашей жизни можно описать только так.

– А не хочется спустя время что-то изменить в своих произведениях?

– Сильного желания нет - уже время прошло, и все это позабылось, но иногда это бывает необходимо. Осенью должна выйти новым тиражом «Терешкова летит на Марс» в мягкой обложке, и там нужно исправить фактические ошибки, на которые мне указывали критики, а также убрать несколько матерных слов, которые запрещены к печати по новому законодательству.

«Массовое чтение классики – нездоровое явление»

– Находясь внутри литературного процесса, отслеживаешь, что сегодня в тренде?

– Все зависит от нескольких издательств, которые сегодня держат рынок. Так, «Эксмо» ориентируется на коммерческий продукт, а некоммерческие серии они стараются сделать более сюжетными. «АСТ» работают в основном за счет раскрученных авторов, которые постоянно издаются. Есть писатели, которые сохранили популярность с 90-х, например, Виктор Пелевин. Некоторое время назад был всплеск интереса к социальному роману - старому доброму реализму. Активно работает в этой области Роман Сенчин: его книги о проблемах современной деревни. То, что было модно в 70-е, сегодня отчасти возвращается – это социальная, реалистическая литература, критический реализм. А вот экспериментов сейчас стало меньше.

– Насколько уфимская литературная среда конкурентоспособна?

– За последние лет пять она стала достаточно качественной, но в основном только поэтическая ее составляющая: сегодня есть интересные молодые поэты. Они устраивают какие-то мероприятия, и это коррелирует с тем, что происходит в масштабе страны. Они ездят на всероссийские фестивали и побеждают. А вот молодой прозы практически нет. Есть авторы среднего возраста – Светлана Чураева, Игорь Фролов. Чтобы развивать какую-то прозу, должны быть издательские проекты. Журналы у нас есть, но как-то пока не складывается.

– Интернет как-то повлиял на литературный процесс?

– Сеть очень сильно влияет лишь на распространение текстов. Потому что сегодня нет никаких механизмов, чтобы издатели или правообладатели как-то боролись с распространением пиратских текстов. Если в сфере кино или музыки это еще возможно, то с книгами ничего сделать практически нельзя: текст в течение двух недель расходится по всем сайтам. Но я к пиратским сайтам отношусь спокойно, без неприязни. Между тем армия обладателей электронных книг все еще не очень велика - рынок она не определяет. А на качество литературы интернет слабо повлиял: экспериментальные формы текста, навеянные чатами и блогами, не прижились. Литература более консервативна, чем журналистика.

– Есть надежда, что сегодня могут появиться новый Толстой или Достоевский?

– Понятно, что их успех был запрограммирован эпохой и связан с ураганным развитием чтения в России, огромными пластами читателей. Журналистики толком не было, все читали литературу, отсюда и массовый интерес. Это было время, когда русская литература была вершиной европейской, потому что в разное время впереди была то французская, то немецкая. Сегодня у нас авторов масштаба Толстого нет, Достоевского тем более. Но их появление вполне возможно. Другое дело, какую популярность они будут иметь. Вряд ли такую, как в конце XIX века. Я не думаю, что кто-то из иностранных читателей заинтересуется русским автором в ближайшие лет двадцать: спроса на современную русскую литературу нет с конца 80-х.

– Россия – уже не самая читающая страна в мире?

– Это был слоган из речи Брежнева. Оказывается для того, чтобы подогнать статистику, использовали всю публикуемую продукцию, даже брошюры. Но массовое чтение немассовой качественной литературы, которую издавали миллионными тиражами, – нездоровое явление. Это означало, что нет никакого сектора массовой литературы и вообще развлекательной сферы. Как только на горизонте появлялась малыми тиражами какая-нибудь Агата Кристи, люди проламывали друг другу головы в очередях за этими книгами. Они читали Достоевского просто потому, что не могли достать детективов. А сейчас по тем же показателям у нас самая читающая страна в мире Индия или Китай. Эти свидетельства перекосов связаны с тем, что население становится резко грамотным, и при этом у них нет какой-то другой книжной продукции.

– Сам чему отдаешь предпочтение - классике или современникам?

– Я читаю все вперемешку. В основном то, что удается достать. Сейчас я получил книгу Алексея Иванова «Ебург» - собрание городских легенд об Екатеринбурге. Недавно закончил очень нудный роман «Музей Революции» Александра Архангельского - 500 или 700 страниц. Еще я выписываю толстые журналы. Стараюсь следить за новинками некоторых писателей. Например, Захара Прилепина. Еще люблю дневники, мемуарную литературу, то, что называется non-fiction.

– Насколько труднее быть книгочеем на периферии?

– У нас фактически нет системы распространения книг, как в советское время. Некоммерческой литературы, или несюжетной прозы, к нам в город попадает процентов 5-10 от того, что издается. Так что в столице у читателей больше возможностей. С другой стороны, сегодня нет особых преград: если человек захочет, то найдет книгу в сети.

«В Крым не поеду, но не по политическим причинам»

– Востребованы ли сегодня толстые журналы - есть ли у них свой читатель?

– С ними ничего особенного сейчас не происходит, это в конце 90-х считалось, что они умирают. На каком-то уровне падение тиража у них остановилось, и они играют такую же роль в литературном процессе, как и раньше, переместившись на позиции более профессионального чтения - для издательств, премий, критиков. Правда, не для широкого читателя: при развитом книгоиздании легче приобрести книгу с нужной вещью в магазине.

- А государство поддерживает литпериодику?

- Сегодня журналы испытывают какой-то сдержанный оптимизм: государство пытается что-то сделать в преддверии 2015 года - года литературы. Новый советник Путина по культуре Владимир Ильич Толстой – правнук Льва Николаевича Толстого и директор музея в Ясной поляне – связан с литературной средой, и толстые журналы входят в сферу его интересов. Редакторы «Нового мира», «Знамени» стали бывать на Старой площади. Власти обещают, что сохранят здания, откуда журналы пытались выселять, обещают поддержку тиражей, библиотек, в которых будет подписка.

– В 2007-м ты в числе молодых писателей встречался с Путиным. Изменилось отношение к нему в связи с последними событиями?

– В последний раз я видел его в ноябре прошлого года на литературном собрании. Разумеется, я стал относиться к нему более критически, но не в связи с последними событиями. Считаю не очень нормальной такую ситуацию: когда я заканчивал школу, Путин был президентом, а сегодня мне тридцать лет, а он все еще президент. Мне будет пятьдесят, и, возможно президентом по-прежнему будет он. Поколения власти должны меняться, как и ситуация в стране.

– Твоя колонка в федеральном «Московском комсомольце» - это источник дополнительного дохода или возможность высказаться о наболевшем?

– Я не испытываю потребности писать колонки, но «МК» обещал. Честно говоря, у меня все меньше желания высказываться по каким-то общественно-политическим темам. А ситуация все больше политизируется: за месяц не было ни одной колонки, не связанной с политикой. Это такая бесконечная воронка, которая затягивает. Сейчас в литературной среде поднялся скандал вокруг писателей, которые подписали письмо в поддержку Майдана. Но они подписали его в ноябре, поддерживая еще вполне мирный протест. В итоге спустя полгода на них все ополчились. Меня удручает раскол в российском обществе, который активно подогревается со всех сторон.

– В твоей книге герой говорит про минус-людей, минус-граждан. Это тот самый раскол?

– У нас раскол в интеллектуальной среде существует достаточно давно – люди живут совершенно разными ценностями. И если во время создания «Терешковой» эти группы находились в стадии «холодной войны», то сейчас начались открытые конфликты. Они готовы друг друга придушить, выясняя, кто является предателем, а кто нет. Все громко сходят с ума.

- Следишь за событиями на Украине?

- Ситуация гражданской войны на Украине доходит до того, что в какой-то момент невозможно отследить происходящее: все просто начинают убивать другу друга. Поэтому я практически перестал следить за украинскими событиями. Меня не устраивает ни подача информации с обеих сторон, ни то, что идеология захватила публицистику. Видимо, это тоже коснется и литературы. Самое здравое в этой ситуации как-то ограничить свое пространство и не заниматься эскалацией этих бесконечных конфликтов.

– А в Крым не собираешься?

– Я там был летом, и второй год подряд ехать на полуостров меня не тянет. Но это не связано с политикой - стараюсь разнообразить свой отдых.

«Жена не связана с литературой, потому в семье гармония»

– Что кроме литературы входит в сферу интересов?

– Я каждый год работаю на Московском кинофестивале кем-то вроде кинокритика. Делаю ежедневную газету фестиваля, состоящую из рецензий на сотню фильмов. Рецензий двадцать я пишу сам. Сижу в штабе фестиваля день и ночь. Это не только фильмы, пришедшие на конкурс, но и внеконкурсная программа из Канн, Венеции. Интересно смотреть, что представляет собой вершина современной кинематографии. Бывают фильмы совершенно малосимпатичные. Если говорить о европейском кино, то это искусство, гораздо более профессионально сделанное и адекватное сегодняшнему моменту. На его фоне литература выглядит совершенно дилетантски. К тому же мы не имеем понятия о мировом литературном процессе – читаем только то, что нам переведут. Кино же мне дает гораздо больше импульсов, чем литература.

– А социальные сети? Почему твой блог пустует?

– Живой журнал я завел не так давно. Долго сопротивлялся, но тогда кроме него ничего не было. В основном я пишу в фейсбук. Там сложился профильный круг общения, связанный с журналистикой, литературой. Я не выкладываю огромные портянки текста, пишу кратко, нахожусь в диалоге с другими людьми. Этот формат мне наиболее удобен. Я часто испытываю кризис идей и вместо большого текста лучше напишу статью.

– А как относишься к блогосфере? Уфимские блогеры способны влиять на общественное мнение?

– Было время, когда блоги были очень популярны у политиков, но это прошло. А за башблогосферой слежу с интересом, там есть очень интересные авторы. Например, такой персонаж, как миссис Фикс - никто не знает, кто скрывается под этой маской. Читаю арт-критика и общественницу Кристину Абрамичеву, но в основном за деятелями блогосферы я слежу в фейсбуке. Это такая довольно уютная тусовка, форма светской жизни. Не могу сказать, что являюсь ее частью - с большинством ее деятелей лично не знаком.

– Над чем работаешь сейчас?

– Я редактирую новый роман «Четыреста сорок четвертый», который, надеюсь, выйдет осенью. Чем больше у книги тираж, тем многоступенчатой становится редактура. Эта книга более объемная и проблемная. Сюжет отчасти отталкивается от книги Солженицына «В круге первом» – о судьбах людей, которые работают в сферах, связанных с высокими технологиями, в наше время, когда это никем не востребовано. Разговоры о высоких сферах у нас сводятся к словесной мишуре. Нет ни желания, ни возможностей по-настоящему это внедрить. Мой герой – инженер. Мне было интересно представить ту среду, которая описана у Солженицына: сейчас все по-другому, но кажется, все опять возвращается к шарашкам, а герои оказываются на обочине жизни.

– Нет желания создать какую-то легенду об Уфе?

– Мне часто об этом говорят, но у меня нет темы об Уфе, которая могла бы выйти в художественное пространство. Непонятно, с чем можно связать Уфу, чтобы это было цельное произведение. Но идея интересная.

– У тебя есть муза?

– Это моя жена Елена, с которой мы вместе очень давно. Не знаю, насколько подходит слово «вдохновляет», но наша с ней жизнь способствует тому, чтобы я писал.

– Про жен писателей ходят легенды…

– Жены писателей разные. Знаю одного молодого автора, жена которого бегает по тусовкам и чуть ли не бьет морду критикам, которые плохо написали о ее муже. Вот она является легендой - все ее боятся. Знаю много пар, где муж - писатель, а жена работает в издательском бизнесе или оба занимаются литературным творчеством. У нас в Уфе тоже есть писательские союзы. Моя жена не связана с литературой, она - архитектор. Мы в этом смысле живем гармонично: если бы занимались одним делом, было бы сложнее.

Вероника ПОЛЯНСКАЯ.