Не знаю, не изучал этот вопрос.

Не знаю, что там по поводу артистов, художники все, как раки-отшельники, в своем мире живут, закрывшись в своих студиях работают. В отличие от артистов, они редко выходят на люди, только когда у них выставки или мероприятия какие-то. Исключение составляют художники-педагоги. Нам приходится по работе много разговаривать, общаться со студентами, объяснять теорию изоискусства и показывать что-то на практике. Вот почему художники нечасто дают интервью, не привык наш брат «раскрываться» посторонним людям, в отличие от музыкантов и артистов.
Очень часто, целыми днями работает художник над новой картиной в своей мастерской, ни слова не произносит за целый день. Вот почему большинство художников молчуны, но в то же время каждый из них самобытный мыслитель и созерцатель. Они все достойны уважения и почитания, скажу я вам.

Да поговорить просто не с кем, хотя… вы отчасти правы. Как правило, если о будущей своей картине или проекте рассказывать за каждым углом, то всё пойдёт не так и картина, скорее всего, не состоится. Энергетика будущей картины улетучится. Произведение художника должно рождаться в тиши мастерской, как магический кристалл расти и зреть, вдали от суеты и людских глаз, стать сюрпризом для зрителя, событием, откровением художника перед обществом.

Да, согласен.

Я раньше лет пять сотрудничал с Арт-клубом в Уфе. Бывало так, – выложился за день в училище искусств, а вечером, на три часа, надо еще идти туда на занятия, люди ждут. Что делать? Никуда не хочется. Заставляю себя собраться духом и иду бывало. Не хочу подводить людей. Прихожу в Арт-клуб, вижу творческую обстановку, приветливую хозяйку и умные лица молодых людей за мольбертами, появляется азарт, вдруг куда- то девается усталость. Все настраиваемся на одну волну, погружаемся в тему занятий. Появляется кураж. Когда вокруг люди увлеченные творчеством, не замечаешь, как летит время. Часы уже давно показывают – пора домой.

Я заметил, чем старше становлюсь, тем четче и детальнее вспоминаются картинки и эмоции из далёкого детства 50-х годов. У меня было счастливое детство, не могу жаловаться, что оно было плохое. Конечно, могло быть лучше, если бы я родился в Москве, в семье , например, Сергея Михалкова, хотя бы (смеется). У меня была бы другая стартовая площадка в начале жизни. А когда ты рождаешься в настоящей дыре, где-нибудь на уровне плинтуса, где вокруг твоей деревни горизонт из леса и только, по краю неба, где то далеко самолет АН-2 раз в неделю пролетает, едва не касаясь макушек деревьев. Сначала летит со стороны Уфы в Балтачево, а немного погодя в обратном направлении. Это далеко не лучшая стартовая площадка для начала жизни амбициозного молодого человека, мечтающего стать художником. Весь мир для тебя ограничен горизонтом родной деревни и мир этот плоский, как старая сковородка. Ты всех знаешь здесь в лицо: людей, взрослых и детей, животных – лошадей, коров и гусей, времена года, – зиму, лето, весну и осень. В этом маленьком мире даже все праздники праздновали всей деревней и хоронили всем миром. Только виртуально помнил я, маленький мальчик из учебников, что где-то там далеко есть большие города Уфа, Москва, Берлин…, такие же далёкие и недостижимые для меня, как планеты Марс, Юпитер, Сатурн.
Место рождения и родителей не выбирают. Слава Богу, что мне жизнь подарили мои родители, что на ноги меня они поставили и сказали: «Живи, Георгий, шагай по земле».

Мы до сих пор с некоторыми детдомовскими друзьями встречаемся. Несколько лет тому назад мы, бывшие воспитанники, собрались в Бирске на юбилей детдома. Было очень много народу: люди приехали из разных городов со своими детьми, целыми семьями. Пришли наши старые учителя, кто ещё жив. Прошлое не вернёшь, – все поменялось. Только старинное кирпичное здание бирских солдатских казарм стоит на месте всё ещё. В этом здании проходила наша детдомовская жизнь. Наши девчонки учились кроить и шить платья, мальчишки пропадали в сапожной и столярной мастерских, функционировали различные кружки. Здесь же была наша столовая. В детдоме был свой духовой оркестр. По праздникам оркестр исполнял фокстроты, вальс «Амурские волны» и марши. Особенно нравился бирянам, когда колонна воспитанников детдома шла по брусчатым улицам города и оркестр, как всегда впереди колонны и исполнял марш «Прощание славянки». Директор и некоторые мужчины воспитатели были фронтовиками и участниками войны – все с медалями, орденами. Курили папиросы «Казбек». Помните замечательный фильм Н.Губенко «Подранки» или Макаренко? «Флаги на башнях». Это прям про нас, всё так и было.

Ну, с некоторыми да. Ребята то разные были. Каждый со своей историей, своей трагедией. Фамилии то чего стоят, – Денежкины брат и сестра, Копейкин, Поцелуев, Курносовы брат и сестра. Как-то раз мой одноклассник, имени не буду называть, довел нашего воспитателя до белого каления. Мужчина психанул, не сдержался, и начал бить пацана, парнишка упал на пол. Воспитатель продолжал пинать его. Так и загнал ногами его под кровать. Мальчишка не издал ни единого звука за всё это время. Мы все, мальчики нашего класса, стояли и молча наблюдали за этой жуткой сценой. А воспитатель то наш в общем слыл среди других интеллигентным и хорошим человеком.

Не знаю. С тех пор так много лет прошло.

Да, нас была целая армия – 125 детей. Сейчас там 25. Детей массово берут горожане в патронажные семьи. И не все только ради денег, как сейчас пишут. Я в этом ничего плохого не вижу. Маленькому человеку в семье всегда лучше, чем в детдоме.

У нас была такая учительница – по фамилии Харсун Анжелика Вениаминовна. Она как-то сразу увидела, что мне нравится это дело. Она меня потихоньку направила в нужное русло, - то портрет даст нарисовать, к юбилею какого- либо писателя, то ещё чего в этом роде. Она же отправила меня в училище искусств учиться на художника. Я благодарен ей, что именно она встретилась в начале моей жизни.

Я выучился на художника-живописца. Но у меня была мечта с детства другая, – влиться в артель иконописцев и ходить по России-матушке расписывать белые стены храмов фресками. Может поэтому фильм Тарковского «Андрей Рублев» для меня особенный. У меня всегда от него слезы и мурашки. Особенно новелла о колоколе. Тарковский, будучи по первому образованию художник-живописец, учился в Московском художественном училище им. 1905 года, в этом фильме гениально показал процесс творчества, как он случайно возникает и начинается, преодолевая смертельные риски и нечеловеческие напряжения, художник одной лишь интуицией, данной ему Богом, или проще сказать чутьём, идёт к заветной цели.
Наконец, произведение создано, колокол зазвенел! Он отдал для этого все свои силы и доказал всем, что он творец, художник. В итоге его ноги подкосились и он упал, опустошенный, на землю. Рыдая и валяясь в грязи, он признаётся монаху Андрею Рублёву, что его родитель не передал ему свой секрет литья колокола, а унёс с собой в могилу. Но он всё же сделал это, отлил колокол и народ услышал его звон, - вопреки всему, наперекор судьбе. Это чувство знакомо многим творцам-художникам. После того, как защитил диплом УГИИ, устроился на работу в художественный фонд , в монументальный цех. Пошли заказы. Росписи в Сибае, Стерлитамаке, витражи в Башгосфилармонии, Плафон, то есть потолок, театра оперы и балета. Такие масштабные заказы всегда сопряжены с различными специалистами-помощниками: были форматоры, лепщики, стекольщики, столяры, кузнецы. Монументальная работа меня поглощала всего. Моими кумирами в этот период были Ривера и Ороско. Я восхищался мозаиками Равенны, фресками Донисия. Читал книги Фаворского по графике и монументальному искусству. Ездил на два месяца с группой товарищей в Ленинград изучать архитектурные памятники этого города. Там многое узнали мы для дела от ленинградских реставраторов, с которыми познакомились и подружились.

А мы уже завершили эскиз будущего потолка оперного театра. Работа встала. Чтобы разрешить этот вопрос, кого всё же рисовать - греческих муз или башкирских красавиц, начальство решило пригласить третейского судью. Им оказался авторитетный для всех поэт Мустай Карим. Все согласились на то, вот что он скажет – так и будет. Приехал Мустай Карим, посидел перед нашим эскизом, подумал и сказал: «Театр придумали греки – пусть на потолке оперного театра Уфы будут греческие музы. А для башкирских красавиц найдётся место в других объектах культуры нашего города». Так и сделали. Это вы можете видеть в БГТОиБ. Монументальное искусство – это всегда продолжение идеологии государства. Когда нет идеологии, нет и этого вида искусства. В Уфе монументальное искусство умерло где-то в начале 90 годов.

Ну, нашли другую работу. Некоторые пошли в преподаватели. Многие спились, что уж греха таить. Если на художника-монументалиста нет спроса, он вымирает и деградирует. А то, что в Уфе на фасадах появляются большие граффити – это с монументальным искусством не имеет ничего общего, разве что размеры вводят в заблуждение. Это всего лишь увеличенная фотография или картинка.

По- всякому. В начале 90-х БашГУ предложил нам с Рашитом Зайнетдиновым крупный заказ – написать для главного корпуса этого учебного заведения большое полотно, объединяющее в одном произведении наиболее выдающихся башкирских литераторов, поэтов и писателей. Нечто такое, как историю народа в конкретных исторических лицах. Начало 90-х - это романтическое время для национальных республик народов России, время надежд на возрождение духа и истории этих народов. Это время получило определение «парад суверенитетов». У нас с моим коллегой Зайнетдиновым родилась идея – написать произведение на трёх полотнах в форме триптиха и назвать её «Душа земли». Образы башкирских писателей на фоне Уральских гор и Агидели для этого подходили как ничто иное. Это стало содержанием центральной части триптиха. Для левой части «Предание» выбрали образы средневековых поэтов суфистов, таких как Кул Гали, Сокыри. А на правой части триптиха показаны образы великих русских писателей, также татарских и чувашских, в творчестве которых так или иначе упоминается Башкирия и башкиры и назвали эту часть триптиха «Гостеприимство». Триптих «Душа земли» призывает к объединению башкирского народа вокруг своей истории, литературы и культуры.

Это всегда актуально. Вот сейчас переживаем все эти перипетии вокруг изучения родных языков народов России. Митингуют, права качают, кому не лень. Детей и школьников несовершеннолетних выводят на улицы, всё такое. Как всегда в такой среде раздуваются и лопаются разномасштабные политики. Всевозможные провокаторы любители раскачать лодку и вернуть нашу страну к бандитским 90-м, когда, месяцами не платили зарплату, пенсию пенсионерам, лихие люди дерьбанили богатства страны, пока она валялась на земле и все, кому не лень, вытирали ноги об неё, и весь мир смеялся над вечно пьяным президентом Ельциным, над Россией.

Абсолютно. Вот мы живем в широтах, где у нас есть лето, осень, зима и весна. Бывает жара, бывает красивейшая осень, бывает грязь, морозы до 40 градусов. Мы не однообразны, как и наша природа. И живем мы в широтах, когда все меняется сразу и быстро. Поэтому я верю – пройдет и это.

Тогда все были чуточку хиппи, точнее, битломанами. Хиппи это несколько специфическая среда тогдашних мажоров из детей зажиточных семей. Время так быстро утекает.

А вот что сапог у меня промокает или гвоздь торчит в ботинке – я с этим как-нибудь справлюсь. Мне не нужны никакие перемены и «майданы» в стране. Я видел и Хрущева, и Брежнева, и Горбачёва, и Ельцина в любовном объятии либералов-реформаторов. А сегодня вижу каждый день сочащихся коррупционными деньгами в дорогущих машинах чиновников, госслужащих, депутатов. Раньше правил Рахимов, теперь Хамитов. Ну, а для меня какая разница, для меня и моей семьи не тепло и не холодно от этого. Одно могу сказать, - сегодня в стране, республике стабильно. Это уже меня устраивает. Мне не нужны никакие революции. Чума на его дом, кто этого хочет.

Ну, я вам сказал в начале беседы, что такое монументальное искусство. Вот когда монументальное искусство уходит, по причине отсутствия большой государственной идеи, идеологии, которые монументальное искусство призваны реализовывать и воплощать, уходят в небытие глобальные темы, большие объекты, сложные пространственно-пластические художественные решения – мозаики, рельефы. Образуется вместо всего этого пустота, которую начинает заполнять всякий суррогат от искусства, мусор. Вот как волна приносит во время прибоя всякий мусор, щепки, бутылки старые, калоши рваные, покрышки. Понимаете? Что поделать, период у нас такой, убогий, в этом смысле.

Да. И это была не цензура, как некоторые ошибочно думают. Этот художественный совет состоял из искусствоведов, признанных состоявшихся художников, архитекторов, скульпторов города, которые определяли степень художественного качества принимаемых арт-объектов. Вот они бы точно не дали выйти в народ всей этой безвкусице, заполнившей улицы и парки нашего города. Цензура – это больше по политической и идеологической части, но не художественной. Мы сдавали работу в оперном театре, филармонии, витражи – так наши работы принимали большой художественный совет при Худфонде и расширенный городской художественный совет архитекторов города и главный художник города.

Мне нравится Аллея скульптур ArtTerria на Ленина. Достойная идея для города. Есть детали, которые, например, для меня неприемлемы – это две уродливые «балясины» вместо скульптур перед входом в библиотеку. Смотришь и думаешь – ну что это такое вообще? (смеется). Худсовет отправил бы эту группу скульптур в Сипайловский парк, на Кашкадан или в Черниковку, для приобщения к современному искусству и поднятия культурного уровня жителей этих районов нашего города. Думаю, это было бы правильно со всех точек зрения.

Я считаю, что это очень мощное явление в культурной жизни нашего города. В 2015-м году прошло действительно на очень высоком уровне и результативно. По крайней мере, мне очень повезло. У меня в 2017 году коллекционер купил две работы за приличную сумму и увез в Москву...

Скомканно получилось. Художники устали ждать официального открытия. Многие ушли, не дождавшись праздника.

Из-за наложения двух грандиозных мероприятий в одном месте и в один день –открытие интерактивного музея «Россия – моя история», куда ушли высокие гости и задержались там на несколько часов, пренебрегая открытием Арт-Уфа 2017. Идея – собрать вместе столько художников и все в раз выставить – прекрасна.
Самый главный кайф форума в том, что ты можешь сам работать с предоставленной тебе экспозиционной площадью и пространством. Выставляешь все, что твоей душе угодно. В этом году было очень много старых работ. Идешь и скучаешь – а я уже всё это когда-то видел. Надо было ставить художникам жесткие условия – приносить только новые, созданные за последние два года работы!

Могу только хорошее сказать. Существует стереотип, мол, раньше была молодежь талантливее, интереснее… Я вот смотрю на некоторых и изумляюсь, они уже на младших курсах такое выдают! Диву даешься. Есть, конечно, большая серая масса, есть и какие-то, совсем случайные, охламоны, знаете. Но таланты обязательно попадаются. Они украшение и гордость училища.

Сегодня больше всего востребованы дизайнеры. Для них работа найдется всегда. А живописцы многие обычно переучиваются на дизайнеров, потому что для живописцев работы действительно особо нет, а кушать хочется всем. Мало кто из них пробивается в союз художников и начинает выставляться на художественных выставках республики и России в целом.

Я им постоянно говорю, если плохо будешь рисовать, недолго проживёшь, умрешь с голоду. Но, понимаете, мне же такие вещи нельзя говорить (смеется). Разбегутся нафиг. А где мне тогда работать? Это раз. Второе.

Глупость абсолютная. Дурость и оправдание обществом своей жадности. Посмотрите на великих художников. Мало кто был из них нищим, между прочим. У кого-то богатые жены, у кого – семья. У Ван Гога был брат Тео, он ему и ботинки и краски покупал. Без такого брата ему бы точно туго жилось и вообще, состоялся бы Ван Гог как художник – это большой вопрос. Поль Сезан любил говорить начинающим художникам, бедным и сирым в искусстве делать нечего, пусть зарабатывают себе на пропитание и гнал их вон.

Дело в том, что не особо повлияло это, если честно. Было советское время, я рос в детдоме, учился в училище, служил в армии, занимался искусством. Преподавал. Всё это – одна жизнь. А моя деревня Иванаево в Балтачевском районе, мои родные, - все это осталось где-то в далёком детстве.

Я таким образом прошел через чистилище, очистился и стал тем марийским мальчиком, кем я был в детстве. Кем меня мои мама и папа сделали когда-то. Я обрёл уверенность в себе и рискнул создать – серию литографических листов по марийским обрядам и вырезал гравюры по марийской мифологии. Написал и издал книгу «Блеск черемисской стрелы» – исторический очерк о марийцах в Волжской Булгарии. Организовывал две выставки из работ марийских художников Башкортостана в Йошкар-Оле «Край восточных мари». Был депутатом двух съездов народа мари. Был автором идеи и одним из организаторов республиканского фестиваля марийского танца Кандыра «Серебряная верёвочка». Ещё кое-что для марийцев Башкортостана я успел сделать в своей земной жизни. Теперь я не боюсь смерти.

Есть такая тенденция, слабенькая правда. Мне это очень нравится, скажу честно. Пока все это театрально и декоративно выглядит, как перфомансы. Нет того, как следовало бы, полного погружения в действо в священных рощах, проникновения в смыслы слов молитвенных текстов самими марийскими священниками, отчего волосы на голове встали бы дыбом. А раньше было всё это по-настоящему, по-взрослому. Нынче все марийское богослужение сводится к показушному ритуалу.

Возможно. Такие вещи бесследно не проходят.
С Богом в сердце жить всегда легче, как никак не один, а с Богом. Всегда так было. Сегодня марийские богослужения выглядят «попсово», как-то «фанерно». Никуда не денешься, такие люди и такие времена. А я все равно радуюсь – пусть лучше так, чем совсем никак.

Я пессимист. Марийский народ будет медленно таять, этот процесс не остановить. Мы уже как айсберг в океане в окружении агрессивной среды, тёплой океанской воды. Рождённому на севере айсбергу, сыну севера южные широты чужды. Но пока ещё плывём.

Да, это исторический факт, никуда не денешься. Куча народов исчезло. Скифы, римляне, этруски, гунны, половцы, печенеги. Ничего вечного нет, все становится прахом, историей. Нам остается лишь творить, писать, снимать кино, фотографировать, чтобы потом наши далёкие потомки могли взять с полки книжки или включить видео и воскликнули – господа, смотрите, какой народ раньше жил на земле (смеется). Марийцами назывались. Вот поэтому я и начал писать книги.

Был со мной такой случай. В 1999 году меня режиссёр Гульнара Валитова пригласила в Уфимский театр кукол, как художника-постановщика спектакля «Долгое, долгое детство» по М.Кариму. Я сделал декорации, придумал куклы, бутафорию, расписал всё это как положено. На премьере было очень много детей и взрослых. Приехал сам автор, Мустай Карим. Ему спектакль очень понравился. Много смеялся над куклами и их проделками. После спектакля поблагодарил всех актёров и постановщиков, администрацию театра. В тот день все мы сфотографировались прямо на сцене театра с знаменитым поэтом на память. Я, пользуясь случаем, попросил у Мустафы Сафича автограф. Заполучить такой текст от знаменитого поэта было для меня полной неожиданностью.

Перед новым 1997 годом, мы с Р.Зайнетдиновым переехали с семьями в новый дом на ул. Мустая Карима. Нашими соседями по подъезду оказались люди из числа уфимской интеллигенции – знаменитый драматург Флорид Буляков и артист Валерий Малюшин, художники Анатолий Холопов и Хатип Фазылов. Почему- то особенно с Ф.Буляковым у нас с первой же встречи сложились тёплые, приятельские отношения, как будто мы друг друга знали всю жизнь. Он, уроженец Мишкинского района, где традиционно много проживает марийцев РБ, великолепно владел марийским языком и при встрече, приветствовал меня: «Куш кайэт». У нас с ним оказалось немало общих друзей и знакомых. Я ему однажды подарил свой небольшой этюд, написанный летом в санатории Арский камень под Белорецком – вид на гору «Спящий грузин». Ф.Булякову подарок тепло принял, а по поводу названия горы улыбаясь сказал: «Надо же так назвать гору. Вот она, фантазия народа!». Велико было горе у многих в морозные дни января 2015 года, когда он так неожиданно покинул нас. Город с ним простился в фойе Башдрамтеатра.

Триптих создавался с осени 1991 года по август 1995 год. Мы с моим многолетним соавтором, товарищем и коллегой, художником Рашитом Сайфутдиновичем Зайнетдиновым, все эти годы жили одной лишь мыслю – создать картины такого уровня и красоты, чтобы не стыдно было перед самыми строгими судьями – своими коллегами художниками.

В начале весны мы с Рашитом приступили к работе над картоном будущей нашей картины. Определились с размером 280 х 540 см. Параллельно я работал над эскизами для правой и левой частей триптиха. Так последовательно за четыре года мы с Р.Зайнетдиновым написали свой триптих «Душа земли».

Холст, поставленный по диагонали нашей мастерской и закреплённый на трёх мольбертах, занимал всё пространство студии. Для отхода было мало места, поэтому мы пользовались театральным биноклем, чтобы увидеть всю картину целиком, как бы издалека. Летом над мастерской перегревалась на солнце крыша и мы трудились, раздевшись до трусов, в дождь протекала крыша, мы ставили вёдра, кастрюли и тазики, чтобы не затопить нижних соседей. Мы жаловались в ЖЭУ. Позже оно отремонтировало кровлю. Наши жены давали нам с собою обед. Мы на электроплитке подогревали еду, кипятили маленький самоварик, трапезничали тут же перед картиной, разглядывая при этом что уже написали, а что ещё предстояло нам писать или переписывать.

Так проходили дни, недели, месяцы – лучшие дни нашей жизни, так я думаю сегодня. Трудясь многими часами над картинами в своей студии, мы не раз заводили разговоры о живописи, о художниках, о роли личности в истории, о природе творчества, о многом другом. Что характерно, мы не спорили, а выслушивали мнения и точки зрения на все эти вещи друг у друга. В чём-то совпадали наши оценки картины мира, во многом нет. Ещё о чём могут говорить два мужика: о работе, о политике, о «чёрном квадрате» Малевича, о женщинах… да так, трепаться ни о чём, лишь бы руки крепче держали кисть, а краска хорошо ложилась на холст.