Дети Уфы рвутся на ледовую, а тем, кому меньше 16 придется взять с собой маму или папу. И я больше беспокоюсь о тех, кому за 30 больше, чем за тех, кому за 10. Потому, что при первом прикосновении это искусство точного произношения мрачных букв кажется адом.
Я как-то гостил на даче у друзей и услышал рядом группу малолеток, лет 6-7, которые разговаривали как строительные рабочие.
Разнополые дети из приличных семей, вместо детского лепета и сюсюканья выдавали столько «матов» в секунду, что диву даешься. Когда я начал кряхтеть от ужаса и неловкости, они перешли на такой ангельский язык, что дался диву ещё раз.
Когда наши сыночки лет в шесть подхватили где-то первые лихие слова, мы с Наташей терпеливо и спокойно всё объяснили. Хорошо, мол, что вы знаете такие заряженные слова, но вы должны понимать, что они - для особого случая и требуют осторожного обращения.
«Эти слова — как оружие», добавил я красок». — «Вы же не будете размахивать саблей для вентиляции или ковыряться пистолетом в носу каждые пять минут». Они сделали вид, что поняли.
В роликах и текстах современных музыкантов, которые работают для подростковой аудитории, много пугающих слов и описаний всякого социального ужаса. Мрачная обстановка.
Мне все это не нравится, и не очень хочется тратить силы на распознавание всего. Я люблю гитарный рок. Тот самый за который преследовали в моем детстве. А раньше запрещали джаз и твист. А за век до этого за цинизм и разврат осуждали вальс и танго.
Недавно я узнал, что стриптизную пластику на вертикальном шесте — пилоне — рекламируют домохозяйкам как средство укрепления больной спины. Я раньше-то не особо интересовался этими видами художественной, а теперь они стали чем-то вроде фигурного катания, из серии «наверное, маме и тёте нравится».
И теперь я думаю, где мне теперь быть — не белой кафедре моральной чистоты, или там где наши дети. В мире, где есть планшеты, майнкрафт, рэперы, странная одежда, неприятные слова и резкие оценки. Может, им в один момент захочется и мне рассказать, что на самом деле их волнует. В конце концов, это же им жить в середине двадцать первого века, в котором, мы, кажется ни ...чего уже не понимаем.