«После «Зулейхи» хочется поставить что-то повеселее»

______________________________________ Айрат Абушахманов
Режиссер Башкирского государственного академического театра драмы имени Мажита Гафури
«После «Зулейхи» хочется поставить
что-то повеселее
»



Айрат Абушахманов

Режиссер Башдрамы
В рубрике Медиакорсеть «Беседа» режиссер нашумевшего спектакля «Зулейха открывает глаза» Айрат Абушахманов рассказал о детстве, миссии современного театра, цензуре, грантах, новых постановках и самой благодарной публике.
Не я выбираю произведение для постановки, а оно меня
Айрат Абушахманов
Надежда:
- Почему выбор пал именно на это произведение?
Айрат:
- Вас это действительно интересует? Почему как режиссера мой выбор пал на Зулейху? Это тот вопрос, который я больше всего не люблю. Но мне его все постоянно задают: Почему вы выбрали именно это произведение, почему вы выбрали именно эту пьесу? Хочется просто сказать - а почему бы и нет? А если серьезно, не могу ответить на этот вопрос, потому что выбор материала всегда неоднозначный, и мне кажется, что даже скорее материал меня выбирает, чем я. Все происходит как-то интуитивно.
Надежда:
- Вы как-то говорили, что декорации, свет ставили буквально в последний момент. Можете свои чувства описать за сутки до премьеры? Как выстраивалась эта последняя неделя работы над спектаклем?
Айрат:
- Чувства? К кому, какие чувства?
Надежда:
- При подготовке спектакля.
Айрат:
– Много всего: усталость, отчаяние, столько всего проходит в этот момент. Мысли тоже разные.
Надежда:
Сегодня Зулейха – это такой главный театральный хит, вы были к этому готовы? К этой популярности, ажиотажу.
Айрат:
– Честно сказать, нет. Думал, будет как-то поспокойнее, потом думал, что многие разочаруются сразу же, потому что я намеренно понимал, что роман невозможно вместить в 2,5-часовой спектакль. Это не спектакль, созданный по пьесе.
В пьесе драматургический материал пишется так: имя того, кто говорит – черточка – и то, что говорит. Остальное - ремарки. И актеры учат диалоги, выходят на сцену и разговаривают. В принципе, пьесу читать менее интереснее, чем смотреть спектакль. А роман, мне кажется, интереснее читать, чем смотреть спектакль, потому что в романе очень много описательного и автор может передать какие-то нюансы, какие-то переживания героев даже через не диалог, а через какие-то внешние эффекты: природу, движущийся поезд, стук колес. И в романе, во-первых, огромный период времени проходит и география такая большая: начиная от того, как ее везут на поезде на север, а там тонет баржа на Ангаре с тремястами человек. Это полностью ведь не покажешь. Вот в кино, думаю, было бы классно показать, было бы натуралистично. Я где-то читал, что уже идут переговоры с Чулпан Хаматовой на роль Зулейхи.
В пьесе драматургический материал пишется так: имя того, кто говорит – черточка – и то, что говорит. Остальное - ремарки. И актеры учат диалоги, выходят на сцену и разговаривают. В принципе, пьесу читать менее интереснее, чем смотреть спектакль. А роман, мне кажется, интереснее читать, чем смотреть спектакль, потому что в романе очень много описательного и автор может передать какие-то нюансы, какие-то переживания героев даже через не диалог, а через какие-то внешние эффекты: природу, движущийся поезд, стук колес. И в романе, во-первых, огромный период времени проходит и география такая большая: начиная от того, как ее везут на поезде на север, а там тонет баржа на Ангаре с тремястами человек. Это полностью ведь не покажешь. Вот в кино, думаю, было бы классно показать, было бы натуралистично. Я где-то читал, что уже идут переговоры с Чулпан Хаматовой на роль Зулейхи.
Надежда:
- А вы часто читаете отзывы театральных критиков, читателей, после премьеры?
Айрат:
– Есть круг критиков, в том числе и уфимских, которыми я интересуюсь. Но за всеми следить времени у меня нет. Отзывы читателей смотрю в социальных сетях. Интересно.
Надежда:
- Вы встречались с Владимиром Спешковым, театральным критиком, членом экспертной комиссии «Золотой Маски». Как все прошло?
Айрат:
– Он сам проявил интерес и приехал посмотреть спектакль. Мы, конечно, очень обрадовались его визиту. Члены экспертного совета «Золотой маски» обычно не обсуждают с коллективом театра свое мнение. Единственное, что он сказал мне, что нами была проделана очень большая работа.
Надежда:
- Ждать ли гастролей «Зулейхи»?
Айрат:
– Я же не руководитель театра. Это связано с дирекцией, с финансами. Гастроли, я думаю, будут ближе к празднованию столетия театра.
«Искусство порой приукрашивает»
Айрат Абушахманов
Надежда:
- Не знаю, следите ли вы за СМИ, но феминистки Башкортостана проводили акцию у афиши спектакля. Девушка была с завязанными глазами и плакатом «Зулейха открыла глаза, а ты?»
Что думаете?
Айрат:
– О феминистках?
Надежда:
- Об их акции. Ну и о феминизме вообще.
Айрат:
- Никак не отношусь. Как у одного спросили – как вы относитесь к представителям нетрадиционной ориентации. Он сказал – я к ним не отношусь.

Не знаю, смотрели ли они спектакль или взяли историю из первой части романа, где описывается, как Зулейха терпит унижения в такой древней дореволюционной татарской семье - от мужа, свекрови. Наверное, они призывали к тому, чтобы женщины перестали терпеть унижения и насилие от мужчин. Что говорить, это их право. Как я к феминисткам отношусь? Ну, есть и есть. Я не фанат феминисток, скажем так, мне в женщинах нравится именно женственность.
Надежда:
- Как раз о женских образах и вашей трилогии «Джут», «Зулейха...» и «Черноликие»...
Айрат:
- Почему вы говорите «трилогия», откуда мода такая пошла?
Надежда:
- Читала ваше интервью.
Айрат:
- А, это по-моему Лейла Аралбаева написала... Это у меня такая идея возникла, я вслух произнес, а журналисты написали... Ну, вобщем, да, получается трилогия. Хотя я то специально никогда об этом не думал. Четыре года назад, мол, а дай-ка я возьму «Черноликие», «Джут», а потом еще и по Гузель Яхиной поставлю «Зулейху»! Так сложилось: героиня в «Черноликих» живет как раз в переломный период страны и через героиню показывается весь этот ужас.

В «Джуте» голодомор. В «Зулейхе» репрессии, коллективизация, трагедия страны, поколения. Теперь я думаю поработать с мужскими образами. Ну и что-нибудь повеселее сделать. Посмотрим.
Надежда:
- Я вот хотела спросить про миссию современного театра. Вы вообще за истории со счастливым концом, с лучом надежды в конце или за честность, безжалостность, за которую ругают Додина, Серебренникова?
Айрат:
- А вы какие спектакли смотрели мои?
Надежда:
- «Черноликие».
Айрат:
- Еще.
Надежда:
- «Джут» нет, к сожалению.
Айрат:
- А Зулейху?
Надежда:
- Я не успела попасть на премьеру, представляете.
Айрат:
- Вот интересно. А как мы предметно будем строить разговор?
Надежда:
- Мне интересно ваше мнение!
Айрат:
- А почему вам это интересно?
Надежда:
- Знаете, первый спектакль, который я смотрела в этом театре – был ваш. Это был «Пролетая над гнездом кукушки» по Кизи.
Айрат:
- Вот. Давайте про него поговорим.
Надежда:
Давайте. Я как раз вот была школьницей, посмотрела фильм, потом прочитала книгу и у меня очень мощное впечатление было, учитывая, что это вообще был мой первый спектакль на башкирском языке. Я не думала, что так может быть. Поэтому я как бы в подсознании ваше имя запомнила, ваш спектакль.

Те же «Черноликие» - такой очень камерный спектакль, очень личный, за счет того, что сцены как таковой же не было. И мы прямо возле актеров сидели и мне казалось, что это не актеры вообще. Поэтому мне интересно ваше мнение: вот есть «Цена счастья» в Башдраме, а есть «Джут». Вы за какую историю? Которая дает надежду или честно показывает зрителю зеркало, в которое он смотрит?
Айрат:
- Сложный вопрос. Есть спектакли, в которых все мрачно, герой мучается, страдает, допустим, в конце вешается, не найдя ответа на вопрос. Вот такое любят критики. И такие спектакли называют фестивальными, но почему-то такие постановки ненавидят зрители, мол, нам итак хреново жить, а тут еще и это.
А есть другой тип произведения. Там, где герой, пройдя все трудности, в конце всех расстреливает, например, сажает себе красивую девушку в машину или на коня и все у них круто. Такое не любят критики, но обожают зрители. Потому что каждый из них отождествляет с себя героем. Например, я ленивый, никчемный, пиво пью, на диване лежу, но я могу быть таким же героем с кубиками на животе. Это такая фантазия, понимаете. Иллюзорное восприятие мира.

Поэтому получается, что искусство приукрашивает. Как говорят наши администраторы, зритель приходит в театр, чтобы забыть о своих жизненных проблемах. Тогда задаешься вопросом — а зачем тогда вообще нужен театр? Это наркотик, благодаря которому ты забываешь о жизненных проблемах, или зеркало, в котором ты видишь себя без прикрас?

Допустим, ты — моральный урод. Зеркало тебе это и покажет, что ты — моральный, извините, урод. Вот зачем нужен театр. Звягинцев показывает все, что думает. И не то чтобы мне нравились его истории. Они мне полезны.
А есть другой тип произведения. Там, где герой, пройдя все трудности, в конце всех расстреливает, например, сажает себе красивую девушку в машину или на коня и все у них круто. Такое не любят критики, но обожают зрители. Потому что каждый из них отождествляет с себя героем. Например, я ленивый, никчемный, пиво пью, на диване лежу, но я могу быть таким же героем с кубиками на животе. Это такая фантазия, понимаете. Иллюзорное восприятие мира.

Поэтому получается, что искусство приукрашивает. Как говорят наши администраторы, зритель приходит в театр, чтобы забыть о своих жизненных проблемах. Тогда задаешься вопросом — а зачем тогда вообще нужен театр? Это наркотик, благодаря которому ты забываешь о жизненных проблемах, или зеркало, в котором ты видишь себя без прикрас?

Допустим, ты — моральный урод. Зеркало тебе это и покажет, что ты — моральный, извините, урод. Вот зачем нужен театр. Звягинцев показывает все, что думает. И не то чтобы мне нравились его истории. Они мне полезны.
Вот есть «Из Уфы с любовью» Айнура Аскарова, который некоторые сочли легкомысленным и подвергли критике. А мне нравится! Важно судить о фильме по правилам, по которым он снят. Например, не надо оценивать комедии Гайдая с точки зрения фильмов Тарковского.

Вспомним театр советский, где ценился только реализм, когда убрали Мейерхольда, Таирова — мол, слишком буржуазно и непонятно, а театр, по мнению советских критиков, должен быть понятным. Тогда через театр передавали важные ценности.

К примеру, герой-алкаш, ему плохо, зритель ему сопереживает, но вот он избавляется от своей зависимости, к нему возвращается жена с детьми, или они, например, берут из приюта ребенка и растят его. Все счастливы. И зрителю тепло на душе.

Современный театр, особенно западный, очень жесткий, и зритель в нем не всегда ассоциирует себя с героем.

Театр Брехта к зрителю беспощаден. Там никто не гладит тебя по голове, не говорит, все будет хорошо. Он говорит — все будет так, как будет.
Вот есть «Из Уфы с любовью» Айнура Аскарова, который некоторые сочли легкомысленным и подвергли критике. А мне нравится! Важно судить о фильме по правилам, по которым он снят. Например, не надо оценивать комедии Гайдая с точки зрения фильмов Тарковского.

Вспомним театр советский, где ценился только реализм, когда убрали Мейерхольда, Таирова — мол, слишком буржуазно и непонятно, а театр, по мнению советских критиков, должен быть понятным. Тогда через театр передавали важные ценности.

К примеру, герой-алкаш, ему плохо, зритель ему сопереживает, но вот он избавляется от своей зависимости, к нему возвращается жена с детьми, или они, например, берут из приюта ребенка и растят его. Все счастливы. И зрителю тепло на душе.

Современный театр, особенно западный, очень жесткий, и зритель в нем не всегда ассоциирует себя с героем.

Театр Брехта к зрителю беспощаден. Там никто не гладит тебя по голове, не говорит, все будет хорошо. Он говорит — все будет так, как будет.
Надежда:
- Вы за баланс?
Айрат:
– Не знаю. Я пока не решил. Вот иногда, знаете, прямо хочется подарить надежду. Допустим, «Мулла» Миннуллина. По всем законам пьесы в ней нужно оставить надежду. Вот в «Джуте», допустим, героиня скармливает себя мужу, продолжается род. В «Зулейхе» спасся сын героини...
«Все творческие люди немного мазохисты»
Айрат Абушахманов
Надежда:
- Четыре года назад, это опять-таки из вашего интервью я прочла, Хурматулле Утяшеву, тогдашнему директору, сказали, что нужно выполнять план по заполняемости театров. Вы сейчас наблюдаете за тем, как люди ходят в Башдрам? Нет такой проблемы сегодня?
Айрат:
- Я не могу отвечать за весь театр, потому что несколько лет назад я перестал быть главным режиссером. Пришел к нам новый худрук Олег Закирович Ханов и я стал просто режиссером и я ставлю не только у себя, но и по России и даже за Россией. И в основном отвечаю теперь только за свои спектакли.
Надежда:
- Хорошо, тогда о ваших спектаклях.
Айрат:
- На «Черноликих» и «Джуте» зритель есть.
Надежда:
- Вы как определяете успех для себя?
Айрат:
– Очень сложно ответить на вопрос. Помните Пастернака? Цель творчества самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно ничего не знача, Быть притчей на устах у всех. Режиссер Эфрос говорил - плохая репетиция — подарок судьбы. После нее обычно так хреново, что у тебя другого выбора, как что-то искать новое и подняться, больше нету. Творческий человек должен быть жесток к себе, иначе он деградирует. Ты должен быть постоянно собой недоволен. Конечно, жить в таком самоистязании тяжело. Потому что когда ты начинаешь говорить о себе «о, это классно», то пора на пенсию.
Надежда:
- Художник должен быть голодным?
Айрат:
- Но не в буквальном смысле. Мне не нравится, когда актеры занимаются самолюбованием на сцене. Это так пошло. Я начинаю над ними издеваться.
Надежда:
- Ну ведь в такой депрессии все время тоже тяжело жить, как выбираетесь из нее?
Айрат:
- Ну да. Но ты же привыкаешь уже к этому состоянию, получаешь от него особенное удовольствие. Как йог, который спит на гвоздях.
Надежда:
- Ну ведь в такой депрессии все время тоже тяжело жить, как выбираетесь из нее?
Айрат:
- Ну да. Но ты же привыкаешь уже к этому состоянию, получаешь от него особенное удовольствие. Как йог, который спит на гвоздях.
Надежда:
Мазохизм какой-то.
Айрат:
- Есть такое.
Надежда:
Вы сейчас сказали про актеров. Как они переживают плохие репетиции?
Айрат:
– Плохо. Были такие даже моменты, года два что ли назад. Мне недавно рассказали две актрисы о нем. Я ставил в Оренбурге спектакль и сильно ругался: все было плохо, актеры все растеряли. И мне они рассказали, что после репетиции зашли в гримерку, и как начали плакать! Плакали, плакали, потом напились пива, одна домой пришла, к счастью, у нее был муж, она сорвалась на нем, а у другой мужа не было — был шкаф. И она его разнесла. В щепки. И успокоилась. А на следующий день мы заново начали работать. И дело пошло. А об их домашних переживаниях я только недавно узнал.

Актеры же они внутри себя все мазохисты. Они чаще любят работать со строгим, чем добрым режиссером. Про добрых они говорят, что он никакой.
«В жизни мат, обнаженка и безнадега. Значит, этому есть место в театре»
Айрат Абушахманов
Надежда:
Я хотела поговорить о цензуре. Вы вообще следили за процессом над Кириллом Серебренниковым?
Айрат:
– Я, как и все, читаю все в соцсетях, что происходит. Что премьера «Нуриев» прошла с оглушительным успехом и то, что постановочная группа на поклон вышла в майках «Свободу Серебренникову». Я надеюсь, все обойдется, что его отпустят.
Надежда:
Вы за свою профессию не боитесь после всего этого?
Айрат:
– Конечно же очень похоже, что это показательная история — мол, не выпендривайтесь-ка вы там. Но я в этом вопросе не так, чтобы компетентен. Я лично Кирилла не знаю. Хотя это один из немногих режиссеров, которые являются брендом российского театра.
Надежда:
Сегодня театр ругают за обнаженку, мат на сцене, безнадегу, за много чего еще. Вы как относитесь ко всему перечисленному?
Айрат:
– В первую очередь, должна быть самоцензура. Сверху она бесполезна, потому как запретив что-то на сцене - не запретишь в жизни. Странно получается. У нас в жизни же и обнаженка, и мат, и безнадега и даже убийства. А в театре об этом говорить нельзя. Так что ли? Я вот как-то в Макдональдс забежал, там стоят шестнадцатилетние девчонки: и у них мат через слово. Я их огорошил — вы в какой театр ходите? Они засмеялись, мол, в театр мы вообще не ходим. Говорю — а где ж столько мата нахватались? Понятно, что все должно быть к месту.
Надежда:
Вы спектакли ставите не только у нас, но и по всей стране и даже за ее пределами. У вас есть понимание того, что, в Башдраме вы можете ставить не все, что хотите?
Айрат:
– Это по каким таким причинам?
Надежда:
Традиционным, национальным.
Айрат:
– У меня есть понимание, что некоторые произведения я могу ставить только в Башдраме и наоборот. Вот например, в сентябре в Омске я ставил спектакль «Шлюхи – не огонь». На башкирском его поставить невозможно, потому что много сленга, да и на национальной сцене он не прозвучит.
Надежда:
Внутренее чутье подсказывает?
Айрат:
– Каждый спектакль — это всегда эксперимент. А в этом случае я почти уверен, что будет такой холостой выстрел.
Надежда:
Раньше зритель с удовольствием ходил на деревенские комедии. Такие спектакли еще востребованы?
Айрат:
– Конечно, большинство ведь жителей Уфы — выходцы из районов. Ностальгия, тоска по прошлой жизни. Как же без этого.
«Гранты минкульта успех не гарантируют»
Айрат Абушахманов
Надежда:
В Уфе благодаря грантам минкульта сейчас ставятся масштабные постановки. Как относитесь к цензуре из-за выдачи бюджетных средств?
Айрат:
– Грант не обеспечивает успех спектакля. Вообще ничто на 100% не может гарантировать успех спектакля, это все иногда случай даже как-то решает.

Во-вторых, грант не дается правительством или министерством культуры, чиновники лишь берут на себя обязанность распределять финансы.

В-третьих, грант — так получилось у нас в Башкирии, это такое яблоко раздора. Те, кто его получают, конечно, молчат, а те, кому он не достался, недовольны.

Я думаю, спектакль поставить можно и без гранта. Хотя для кино, к примеру, нужны большие деньги, - от этого зависит, какой фильм получится.

Еще такая байка есть, что в свое время Маргарет Тэтчер первая ввела в Англии грантовую систему, тем самым она убила репертуарный театр Англии. То есть ты получил грант, ты должен сделать определенный продукт и отчитаться. И получается, что театры Великобритании перешли от репертуарных спектаклей на проектные. Так английский театр превратился в плохую копию Бродвея.

Я был на Бродвее - там вот другая система: спектакль выпускается, пару месяцев играют прямо каждый день. Труппы нет, штата нет. Приходят актеры, проходят кастинг, подписывают контракты. А в российском театре репертуар складывается иногда десятилетиями.

В хорошем театре режиссер и худрук следят не только за репертуаром, но и за творческой биографией каждого актера. Думают, что ему на вырост дать. Это же целая наука!

А про цензуру... Нельзя жить этим — дадут грант или нет. А критиковать власть в спектакле на грантовые деньги можно запросто. Если театр этого не будет делать, то кто?
Надежда:
Вы упомянули в беседе, что перестали быть главным режиссером Башдрамы. Это было ваше собственное решение?
Айрат:
- Нет, решение было не мое. И связано было с кадровыми перестановками на высшем уровне. Зато стал посвободнее...
Надежда:
Тяжело вам дался этот переход?
Айрат:
– Да. Это очень болезненно. Многие режиссеры после такого уходят. К счастью в тот момент меня пригласили в Театр Камала в Казани, дали работу, потому что у меня здесь ее не было. Потом работал в чувашском театре, в Чебоксарах. Ну и потом вернулся сюда, начал постепенно ставить и здесь.

Вот любопытный момент — мне очень многие советовали настроиться на предательство от актеров. Я говорю – как это? Мол, потому что перестал там занимать какую-то должность. Я думал, что меня не будут воспринимать как режиссера. Думаю – здороваться будут или нет. Но каково было мое удивление, что ко мне в театре как относились уважительно раньше, так и сейчас относятся.
Надежда:
А вы вообще как считаете – хорошо для театра, когда руководители часто меняются?
Айрат:
– Двояко. Если часто меняются, то бардак какой-то. А есть другая крайность, когда какой-нибудь руководитель сядет в кресло руководителя и сидит там до конца оставшейся жизни.
Надежда:
А как у вас строятся отношения с Олегом Закировичем Хановым? Вы как-то советуетесь с ним?
Айрат:
– Такие вопросы конечно не задают... После премьеры он делится своими мыслями, советует, делает замечания, я к ним очень внимательно отношусь. И, если они мне подходят, я их учитываю. Знаете, меня учили так: быть режиссером — значит делать только то, что ты знаешь, что хочешь, до конца, не слушая никого, вплоть до самых авторитетнейших людей. Может быть поэтому рядом со мной авторитетов для меня нет.
Надежда:
А со своим отцом — советуетесь?
Айрат:
– Нет.
Надежда:
А с педагогом общаетесь?
Айрат:
– С педагогом мы общаемся, переписываемся. Помню, «Черноликие» он смотрел во время «Золотой маски». Потом мы сидели где-то до двух часов ночи в ресторане, он мне полностью разобрал мой спектакль и рассказал о моих недочетах. И это такое интересное чувство — вот ты режиссер, а с ним — вжух! И сразу как студент.
Надежда:
Вы бы сами хотели учеников?
Айрат:
– Я не знаю, я вот выпустил один актерский курс три года назад в качестве художественного руководителя, платили мне 2300 рублей в месяц. Понятно, что делал я все это не ради денег. Дальше не набирал. В моем курсе всего двое не пошли по профессии.
Надежда:
Вы как-то писали, что смотрели в Петербурге у Додина «Бесы». Спектакль длится 9 часов. К зрителям можно быть таким безжалостным?
Айрат:
– Можно. У некоторых европейских режиссеров спектакль идет 24 часа. Там и подушки в зале дают и водички зрителям попить. Понимаете, спектакль пока идет, он живет своей жизнью. Зритель к этой жизни подключается в какой-то момент.
Надежда:
Вы все 9 часов сидели?
Айрат:
– Да. Непривычно в начале. Идет 4-ый час, 5-ый час, тебя начинает ломать, потому ты уже не можешь смотреть дальше. Какой бы хороший спектакль ни был, все равно есть предел восприятия. А в последние часы вдруг открывается второе дыхание. И вдруг спектакль начинается складываться в какой-то 3D-паззл.
Надежда:
А вообще вы часто в театр ходите? Что произвело на вас большое впечатление?
Айрат:
Вот например в Стерлитамаке недавно посмотрел «Женитьбу» по Гоголю. Ставил Максим Соколов, молодой парень, мне очень понравилось. Сколько нахулиганили они там, столько интересных этюдов выстроили! Гоголь у них получился не хрестоматийным, покрытым пылью, а такой современный такой, драйвовый.
Надежда:
А вообще вы часто в театр ходите? Что произвело на вас большое впечатление?
Айрат:
Вот например в Стерлитамаке недавно посмотрел «Женитьбу» по Гоголю. Ставил Максим Соколов, молодой парень, мне очень понравилось. Сколько нахулиганили они там, столько интересных этюдов выстроили! Гоголь у них получился не хрестоматийным, покрытым пылью, а такой современный такой, драйвовый.
Надежда:
Теперь о Макмерфи. Есть ли шанс, что «Пролетая над гнездом кукушки» вернется на сцену?
Айрат:
– Если руководство сочтет нужным, я только за.
«Я не хотел быть ни актером, ни режиссером, хотел быть нормальным человеком»
Айрат Абушахманов
Надежда:
Вы росли в очень творческой семье. Ваш отец — известный актер, режиссер, общественный деятель Ахтям Абушахманов. Вы сразу влюбились в театр?
Айрат:
– Не сразу. В детстве театр не любил, потому что родителей из-за него все время дома не было: гастроли, репетиции. В какой-то момент я с бабушками, меня воспитывающими, я думал, что я — глава семьи. У меня даже конфликт был с родителями - мне казалось, что это я должен говорить им, как надо жить. Им казалось, что они должны говорить, как надо мне жить. Ну, весело короче было. Я никогда не думал, что буду актером или режиссером, я думал, буду нормальным человеком. А потом как-то так получилось, что оказывается кроме этого у меня ничего и нет, видимо, поэтому само собой вышло.
Надежда:
Тогда как влюбились?
Айрат:
– А я вообще не знаю, может, и до сих пор не влюбился.
Надежда:
– А вообще в другой сфере себя видите? Лет так через двадцать.
Айрат:
– Ну, если только пенсионером в земле копаться, клубнику сажать. У меня вообще мало талантов, хотя говорят, что мог бы и другим заняться. Просто режиссура меня увлекла именно не здесь даже, а в Москве. Эта профессия совмещает в себе работу психолога, историка... Мне понравилось изучать человека. Это ведь такой неизведанный космос. Мотивы его поступков, его природа, психология... Я влюбился в сам процесс познавания человека через театр. Театр для меня — инструмент, как скальпель у хирурга.
Надежда:
А отец ходит на ваши спектакли?
Айрат:
– Да, украдкой даже иногда.
Надежда:
То есть он не говорит, что пришел?
Айрат:
– Да.
Надежда:
Вы не знаете, что он в зале сидит?
Айрат:
– Да.
Надежда:
И что он потом говорит?
Айрат:
– Ну, он очень осторожный. Театр меняется стремительно. Станиславский вообще говорил, что каждые 5 лет театр надо закрывать и открывать заново, переучиваться. То, как они раньше играли и то, в какой театр они тогда верили и тот театр, который был правдой, сейчас уже другой.

Это может показаться смешным, но вот пример - величайший актер башкирского театра Арслан Мубаряков. Есть записи, как он читает Отелло, например. Мощный голос, чувствуется энергия, сила, но это сегодня неправда. Так никто сейчас не разговаривает, это такой театр-театр. И поэтому со своей точки зрения мой отец не может диктовать и говорить замечания, потому что это разные театры, разные территории.
Надежда:
А ему тяжело осознавать, что театр сейчас сильно изменился?
Айрат:
– Я думаю, что как раз поэтому он в нем сегодня не работает. И за это я его очень уважаю — потому что он понимает, как важно вовремя уйти. Ему преподавать нравится больше.

Иногда говорит — вот мне понравилось в спектакле все, но ему нужно какому-то герою сопереживать. А современный театр иногда не ставит себе задачи, чтобы зритель сопереживал.
«Нигде не видел зрителя более внимательного, чем в тюрьме»
Айрат Абушахманов
Надежда:
Сейчас будет самый нелюбимый вопрос у режиссеров. Но я не могу его не задать. Какая история вас сейчас волнует?
Айрат:
– Ну, есть конечно задумки. Вот одна история волнует, которую я уже давно хочу сделать, по повести Урала Галеева. Там про эпоху Брежнева и перестройку.
Надежда:
Это будет на нашей сцене?
Айрат:
– Возможно на нашей, если получится. Ну, может быть на малой, потому что такая очень камерная история, такая советская-советская. А вообще, меня что-то Шекспир пальчиком лукаво поманил. Хочется взять и оборзеть, поставить Гамлета, например!
Надежда:
Вы как-то ведь ездили с постановкой «Мулла» в колонию – это был разовый ход? Еще раз возможность будет ехать показывать театр заключенным?
Айрат:
– Это была наша инициатива, потому что я думаю, что театр не только деньги должен зарабатывать, билеты зрителям продавать, но и нести благотворительную, социальную миссию. И как-то мы вышли на директора исправительной колонии 13 в Уфе. Оказался он таким творческим человеком. Идею нашу поддержал. Назначили дату. Мы, конечно, немного боялись, особенно девушки. Нас сразу предупреждали — мол, настройтесь, что зритель не интеллигентный, материться будет, ругаться громко. Вобщем, загнали зэков. Спросили — ну, кто башкирский из вас понимает? Чтоб переводили. Сгруппировались вокруг знающих язык, наушников то нет. И начали играть. И что вы думаете? Я никогда вообще не слышал такой тишины, не видел такого внимательного, чуткого, деликатного зрителя. Я впервые тогда узнал, что у тишины бывает разное качество.
Там были люди, у которых нет сотовых, нет центрального телевидения. Помню, был неловкий момент, который мы не учли.

В финале спектакля актеры на поклонах ревели. Так мы больше не играли никогда, наверное.

Что интересно, мне через пару месяцев звонит начальник тюрьмы и говорит — Ахтямыч, вы не могли бы к нам прийти? У нас зэки после вас решили свой спектакль поставить. Мы тут театр организовали.

Я пришел. Ставили «Игроков» по Достоевскому. Сидят во фраках на сцене, мухлюют, так классно у них получалось! Их родители смотрели, плакали.

У одного парня, заключенного, помню, брали интервью после показа. И вот он стоит, короткостриженный, со сломанным носом, откуда-то с Бурзянского района, молодой совсем, и говорит примерно следующее: «Как хорошо, что я в тюрьму попал. Иначе никогда бы не узнал, что в мире есть театр». Абсурд! Если бы он не попал в тюрьму, то так бы жизнь и прожил: бухал, дрался, воровал. А тут узнал, что есть и другая жизнь.

Поэтому театр должен заниматься благотворительностью — есть же театры, где работают с больными детьми, актеры читают пьесы в домах престарелых...
Там были люди, у которых нет сотовых, нет центрального телевидения. Помню, был неловкий момент, который мы не учли.

В финале спектакля актеры на поклонах ревели. Так мы больше не играли никогда, наверное.

Что интересно, мне через пару месяцев звонит начальник тюрьмы и говорит — Ахтямыч, вы не могли бы к нам прийти? У нас зэки после вас решили свой спектакль поставить. Мы тут театр организовали.

Я пришел. Ставили «Игроков» по Достоевскому. Сидят во фраках на сцене, мухлюют, так классно у них получалось! Их родители смотрели, плакали. Прикольно вобщем было.

У одного парня, заключенного, помню, брали интервью после показа. И вот он стоит, короткостриженный, со сломанным носом, откуда-то с Бурзянского района, молодой совсем, и говорит примерно следующее: «Как хорошо, что я в тюрьму попал. Иначе никогда бы не узнал, что в мире есть театр». Абсурд! Если бы он не попал в тюрьму, то так бы жизнь и прожил: бухал, дрался, воровал. А тут узнал, что есть и другая жизнь.

Поэтому театр должен заниматься благотворительностью тоже — есть же театры, где работают с больными детьми, актеры читают пьесы в домах престарелых...
Надежда:
Ну у нас что-то такой традиции не сложилось.
Айрат:
– Придет это все равно. Потому что это нужно. Театр не должен работать как конвейер, он должен нести свою какую-то миссию.
Рубрика «Беседа»
Автор: Надежда Валитова
Фото: Артур Салимов, а также архив БГАДТ имени Мажита Гафури

ИА "Медиакорсеть", Уфа, 2018 год.
При использовании материалов ссылка на ИА "Медиакорсеть"в виде гиперссылки на сайт mkset.ru обязательна