Posted 4 октября 2005,, 16:09

Published 4 октября 2005,, 16:09

Modified 10 ноября 2022,, 19:12

Updated 10 ноября 2022,, 19:12

Звезда мировой гимнастики жаждет чувств и смеется от ужаса…

4 октября 2005, 16:09
— Кровь артистическая бьет в голову. Она же энергию от зрителей черпала. Как круговорот воды в природе происходит, так обмен этой энергией между ней и залом все годы шел. А теперь его не хватает, и ее просто разрывает изнутри.После Афин я точно знала, что она действительно заканчивает. И она это знала. И вдруг... Перед Олимпиадой, помню, если я не видела в Новогорске ее “Мерседес”, меня начинало трясти. Как это? Что случилось? А тут как-то прихожу на базу и вижу: опять стоит эта красивая машина. Спрашиваю: “Чей “Мерседес”?” Мне говорят: “Кабаевой”. И меня опять начало трясти.
Она всегда удивлялась раньше: “Все плачут, когда гимн играют, а мне смеяться хочется”. А тут вдруг сама под гимн плакать стала. И вернулась…Главный тренер сборной России по художественной гимнастике Ирина Винер знает что говорит. Кабаева знает что делает. А трясти от эмоций будет многих еще долго — кого от радости, кого от зависти. Алина в интервью “МК” свои эмоции не скрывала.— Вы зачем, Алина, каждый день в Новогорске торчите? Потянуло на место преступления?— Правда-правда. Когда я отдыхала, то не понимала, чего не хватает-то для полного счастья. И, только не смейтесь, вдруг осознала — банального насилия.— Не пугайте.— Не хватало насилия над собой, нужны были жертвы какие-то, во имя чего-то. И когда я это поняла, все встало на свои места. А я уж нервничать начала: что такое, мне что, не нравится спокойная жизнь? Оказалось, просто нужно преодоление. Когда устал, но через “не могу” работаешь и выходишь выигрывать — это самое суперское состояние, которое может быть вообще в жизни! Ты знаешь, что уже сегодня с этой высшей ступеньки пьедестала сойдешь и завтра все надо начинать сначала, но какое же это счастье!— Так вы вернулись в зал за счастьем?— Пришла для себя, просто очень соскучилась, и, оказалось, это такой сильный стимул: я быстро вошла в форму. И у меня глаза горели так, что... Ирина Александровна Винер была на сто процентов уверена, что я с таким настроем выступлю на чемпионате мира в четырех видах. Но новые программы, новые образы — это все сложно, поэтому серьезно сейчас возвращаться я и не планировала. Хотя так получилось, что все про мои тренировки с горящими глазами узнали, и сразу началось: давай, чемпионат мира на носу! Я говорю: я не готова. Ведь, правда, пришла в зал вроде для себя, даже сказала: “Ирина Санна, дайте мне потренироваться в кайф! Чтобы не нужно было думать о выступлениях, чтобы пришла — и просто отдалась своему виду спорта”. — Но вы все же в будущем намерены ему отдаться за медали?— Думаю, рано еще о чем-то говорить. Хотя уже столкнулась с довольно жесткой формулировкой: что вот, мол, Кабаева рвалась на чемпионат мира, а ее от сборной отстегнули…— А вы не рвались?— Я не попала в команду, потому что я сама не хотела этого. Если бы захотела, то и попала бы, и поехала. Но не хочу выступать просто потому, что это чемпионат мира и это в очередной раз нужно. Я поняла, что если выхожу вновь на помост, то я должна быть лучше, чем раньше, но никак не хуже. Может, я и не буду вообще дальше тренироваться. Сейчас — хочу, меня это ни к чему не обязывает. И самое главное, знаете что, в любом случае я не боюсь, честно!— Чего не боитесь?— Того, что может случиться, если я начну выступать. Потому что это самое страшное в спорте, что подрубает на корню, — боязнь проигрыша. Я не боюсь. Но и не говорю, что проиграю.— “О-о, опять явилась, не нахапала еще!” — вы не можете не думать о том, что вызываете сейчас у кого-то из конкуренток не очень хорошую реакцию?— Да вы что, у нас девчонки такие… Правда, вот от тренеров напряжением повеяло. Я сказала им только одно: “Если у меня кто-то будет выигрывать — ради бога, никто дорогу перекрывать не будет, если проигрывать — извините! А чего вы боитесь?”— Да “бабский” же вид спорта, как сказала как-то сама Ирина Винер, “с одной стороны кобра, с другой — удав”. Правда, это она давала характеристику международной обстановке…— Мне это сейчас нужно — именно так я стала думать. Мне говорят: иди в судейство, туда, сюда, открой свою школу, но я хочу тренироваться. Еще мне говорят: “Алина, ты потом будешь очень жалеть!” Я говорю: я сама почувствую, что надо. Если бы вернулась просто за славой — это была бы большая глупость. Все равно в этом поколении спортсменов я уже в историю вошла. И мне не нужно никакой раскрученности, пиара. Некоторые, например, сочиняют истории про себя, чтобы про них больше писали, мне этого вообще не надо.* * *— Конечно, вам не нужно — пиар просто во все щели лезет, хотите вы или нет.— Вы про мою личную жизнь? Досталось, конечно, моему молодому человеку — когда стали копаться в его судьбе. Кого-то нанимали, документы поднимали, чего-то выспрашивали — и ведь не нашли ни одного человека, чтобы что-то сказал про Давида плохого. И за что, что он сделал такого? С одной стороны, что-то прочитаешь — и хочется поругаться, а с другой — такая это все ерунда! Мы с ним договорились, что будем читать про себя вместе.— Вы что, все еще не расстались?— Нет, что вы! Все выдержали. Может, это проверкой было наших отношений? Обидно другое: еду к вам на встречу, по радио слушаю песню — про меня же песню одна группа сочинила, никто их не просил, денег не платил, а вот сами так решили — про меня, про мой спорт… Очень красивая, кстати, и мне не стыдно за нее. И ведущий вдруг говорит: “Алина Кабаева разошлась со своим молодым человеком, да он ее и недостоин! Пусть ищет себе другого!” Думаю: “Да кто ты такой! На всю страну вот так влегкую мою жизнь разбирать!” А потом засмеялась даже: какой ужас, чего только не услышишь! Все глупости мира если собрать — я там обязательно присутствую! Главное — что я имидж себе такой не формировала, некоторые, наоборот, играют на этом, а мне… Ничего, ладно, это жизнь.— Но вас это до сих пор шокирует?— Да нет, мне кажется, только один вывод можно сделать: наверное, я очень влиятельный человек? И хорошо, что я существую, людям есть о чем поговорить кроме погоды! И еще вывод: нигде не появляться с молодыми людьми, потому что их тут же запишут в мои бойфренды. Но все, что возможно, наверное, про меня рассказали, слава богу, успокоились. Все умные люди мне говорили: потом будешь вспоминать и смеяться! Вот смеюсь уже.— Извините за вопрос, Алина, но где вы умудрились вообще познакомиться с Давидом? Все-таки звезда мировой гимнастики — и работник милицейских органов. Это не было некоторым эпатажем с вашей стороны?— Во-первых, я себя не чувствую мировой звездой в личных отношениях, я — женщина, которая хочет рядом видеть верного, красивого мужчину, чтобы не было стыдно за него никогда. Я в нем это увидела. А познакомились, в общем, случайно, через мамину подругу — они сидели в ресторане, а я как раз выиграла соревнования, и мама меня просто уговорила зайти. Я еще подумала: “Ну, минут на 15 заскочу!” Вот и заскочила.— Вы восточная женщина, он — кавказский мужчина. Не иначе как дома итальянские страсти бушуют?— На самом деле бушуют. Потому что Дато все хотел меня переделать, но сейчас понял, что это невозможно. Да я молодая, но людей вообще невозможно менять: любишь — смирись с тем, какая есть.— Кстати, о молодости: это вовсе не порок, но вот только что вы вошли в Общественную палату Российской Федерации. Считаете, что можете что-то насоветовать в 22 года на таком уровне?— Я сама себя, как вы понимаете, не выбирала и очень благодарна за доверие. Работа только начнется, в этом кругу я буду первый раз и ничего не знаю. Но знаю, что буду поддерживать молодежь и молодежный спорт. Будем искать таланты в России. Если надо будет ездить по школам в глубинках — буду ездить, хотя я понимаю, чего это будет стоить, на что себя обрекаю…— Но, может быть, стоило отказаться? И держаться подальше от политики?— Никогда в жизни, ни за какие деньги я не сделаю то, что считаю неправильным.— И письмо против опального олигарха тоже сами подписывали?— Да, абсолютно осознанно, поэтому мне не стыдно, и я ничего не боюсь.* * *— Алина, вы деньги считать умеете?— Я знаю, как они достаются. Когда мы приехали в Москву, у нас ничего не было. Я всегда знала, что я не должна маму подвести, что у меня есть сестренка, что у нас нет квартиры… Вот смотрю на маленьких девочек сегодня, они как-то по-другому себя ведут — позволяют себе упасть с пируэта, заплакать…— Вы что, не плакали никогда?— Нет, просто было правило — вышла в раздевалку и там рыдай! Я очень много плакала ночью. Очень скучала по бабушке. Но все равно на тренировку приходила с улыбкой. Засыпаешь — сон снится, тебе кажется, что ты у бабули… А потом понимаешь, что ты проснулась не у бабули, а в Новогорске и тебе сейчас на балет в восемь утра идти! Мы с мамой приехали в Москву зимой 95-го года, 75 долларов было в кармане, и я помню, мама еще отдала пять долларов за такси, чтобы меня довезти до Новогорска. Я тогда еще подумала: “Ужас, какие цены!” И меня сразу же оставили на базе, маме сказали: “Все, ребенка вы не увидите три дня, даже здесь не появляйтесь, можете улетать в Ташкент!” Я ужасно скучала, мама каждый день звонила, по полтора часа со мной разговаривала, счета были бешеные! Спасало то, что почему-то меня все очень любили в Новогорске — хоккеисты, футболисты, тренеры спрашивали: “Доченька, как ты?” Я вообще еще ребенка, окруженного такой любовью, пока не встречала, может, время другое было?— Прошлый век, чего говорить.— Ну, очень сложно было, правда. Как-то мама приехала на тренировку, а я за обедом съела кусок арбуза — всего-навсего, и не думала, что меня взвесят. А тренер вдруг говорит: “Чего-то у тебя желудок торчит, ну-ка встань на весы!” Я встала, поддерживаю их, чтобы не видно ничего было, но Ирина Александровна увидела. “Сейчас поедешь в Ташкент!” И я, помню, стою, отвернувшись к шведской стенке. Плачу ужасно и думаю: “Мама меня сейчас пожалеет!” А она вдруг говорит: “Да-да, ты поедешь в Ташкент, но запомни: я туда не вернусь!”— Обложили…— Я: “А-а, меня никто не любит!” А мама, между прочим, чтобы рядом быть, где-то готовила и убиралась. Квартира съемная стоила 150 долларов, иногда деньги отдавать надо — а их нет. Но всегда, когда я приходила домой, овощи, фрукты — все было. Потом мама рассказывала, что, когда я уезжала, экономили на всем… Я еще тогда вообще не зарабатывала. Кстати, в гимнастике деньги не заработаешь. Сегодня уже говорят: может, она вернулась из-за денег? Какие деньги!— А вам все это не надоело — разговоры, жизнь под прицелом?— На самом деле я думала после Олимпиады, что уйду из гимнастики. Устала очень, все надоело тогда. Перед Играми буквально заставляла себя работать — так было тяжело. Морально, даже не физически. Все эти годы ведь на меня все сваливалось в конечном итоге в художественной гимнастике, на мое имя. И хотелось уйти в тень, но рядом люди, что подумают, как оценят твои поступки? Я не могла от этих мыслей избавиться, если хотите, от груза ответственности. Хотя это неправильно — не надо ни о ком думать. Ты живешь в этом мире, это твоя жизнь, делай то, что хочешь, правильно?— В пределах разумного. А они у каждого свои. У вас какие?— Очень простые — не вредить. И не завидовать. Потому что от зависти появляется злоба, а это страшно. Ну вот, все время думала об этом и ждала момента, когда мне не надо будет выступать, когда от меня все, грубо говоря, отстанут. Чтобы я никому не была нужна.— Дождались?— Дождалась, спала, отдыхала, веселилась… Потом посмотрела случайно чемпионат мира по фигурному катанию по телевизору и подумала: почему бы мне не походить в зал? Чего-то захотелось. Вроде еще молодая, думаю, девчонки вон из синхронного плавания уходили, год не тренировались, потом вернулись за победой. И пошла в зал. На меня все смотрели с открытым ртом: как так можно? Год почти отдыхать, прийти как ни в чем не бывало и так пахать? Но когда чего-то хочешь — глаза закрываешь на все. Конечно, было сложно, но я не замечаю и подхожу уже к работе с умом, как взрослая гимнастка. Никогда в жизни так долго не разминалась, не устраивала такие истязания себе на ОФП, обычно раз, раз — и все! Но столько всего прошла, и отдохнула, и проанализировала.— А вы не анализировали, что уходить-то все равно придется? Может, надо было отсечь гимнастику хирургическим путем?— Когда-нибудь это кончится. Но сейчас я понимаю, что я еще могу что-то сделать. Я не знаю, что будет завтра. Я еще, наверное, не понимаю, на что иду? Мне одни говорят: как ты могла, ты же все выиграла? А другие: почему бы тебе не выиграть вторую Олимпиаду? Я вроде отвечала: не вижу никакого смысла второй раз выигрывать Игры. Но… Да, честно, сейчас тоже не могу причину найти для возвращения, но просто мне так нравится! Пойдет — не пойдет, это уже другой вопрос.— Алина, вы умеете себя беречь?— Нет, до сих пор не научилась. Если какие-то проблемы у подружек, я так во все это вникаю, так переживаю! Потому что это мои друзья. Тренер всегда умоляла, когда отпускала меня на выходные: “Алина, только никуда не ходи, ни с кем не встречайся, поспи дома, сохрани свою энергетику!” — потому что я возвращалась на базу мертвая. А если у меня нет эмоций, все, для меня тренировка — каторга. Это ужасно, и это вечная борьба с самой собой: мне надо по жизни отдавать, я не могу питаться эмоциями других людей.— Не быть вам вампиром. А вот вы часто говорите, что настроение меняется быстро. Вы взбалмошная?— Нет, раньше я вообще не могла себе позволить, чтобы настроение поменялась, я всегда должна была быть ровной. Но это в прошлом, сейчас не знаю. А о прошлом я думаю, только когда смотрю фотографии: “Какая хорошенькая девочка, маленькая, а так много всего сделала в жизни!” Не то чтобы возвышаю себя, а просто смотрю на себя, как на другого человека. Я вообще живу одним днем и мечтаю о будущем.— Так взбалмошная или нет?— Могу сказать так, а потом этак. Это точно есть. Дато мне говорит: “Алина, ты точно уверена?” — “Да”. — “Ну подождите, сейчас она еще несколько раз передумает, потом будет окончательное решение, подождите еще”.— Судя по всему, он тебя хорошо понимает.— Он умеет разговаривать со мной, я ему вообще очень благодарна.— За что же?— Он старше меня, многому научил, и, знаете, самое главное и прекрасное в наших отношениях, что мне не стыдно ничего у него спросить! Все, что я не знаю. Он очень много читает, много знает, увлекается историей. Я, правда, счастлива, что встретила такого умного человека! Который по жизни меня ведет очень хорошо.— А себя он как по жизни ведет — на работе все уладилось?— А у него и было все нормально. Он был в звании капитана милиции, получил майора. Я очень горжусь им, потому что рядом со мной настоящий мужчина. Когда ему сказали, что я должна написать заявление с какими-то объяснениями по поводу машины, что она моя, Давид сделал все, чтобы меня защитить и оградить. Не стал искать какие-то пути обходные: “Знаете что, я готов на увольнение, но Алина в этот кабинет по такому поводу не войдет никогда!”* * *— Алина, а вам бывает стыдно за себя?— Когда проиграла в Сиднее, не знала куда деваться, на приеме ведь перед Играми какие-то слова говорила, и — проиграла, хотя это ведь спорт, что тут позорного? Если бы не письма “только не уходи!” и поклонники, я бы, наверное, замкнулась в себе, и все.— Неужели поклонники обладают такой силой?— Мои поклонники — это дети. Их никогда не заставишь любить того человека, которого надо. Они будут любить того, кого хотят. Просто вот так — любить.— А вы жалостливая?— Я могу иногда идти по улице или просто где-то сидеть, посмотреть на человека и чуть не заплакать. Есть такие люди — выглядят хорошо, а все равно вызывают какое-то сострадание. Я не знаю, что у него там случилось, но на душе словно камень появляется.— Ну вот, а говорят, пьедестал закаляет.— Спортсмены всего добиваются своим трудом, у них нет заносчивости, ну, бывает плохой характер. Мне иногда говорят: “Алина, какая ты простая!” Но мы же не в шоу-бизнесе. Мы по-другому не умеем. Вот была программа недавно по телевизору про известных певца и спортсмена. Господи, ну все же видно сразу: спортсмен сам за рулем, певец — в лимузине, один естественный, другой манерный. Просто нужно себя вести нормально. Ты же в спорте за кулисами не скроешься и, если что, не отмоешься. Звездная болезнь как шарахнет по башке, мало не покажется. Слава богу, у меня такого не было. Ирина Александровна у нас молодец, такой коллектив сохраняет! Мы все друг друга всегда любили. Я помню, когда Яна Батыршина бросала гимнастику, я тоже хотела бросить — не представляла, как я буду без нее в номере жить. Я ее так умоляла: не уходи! У нас даже нет соперничества в резком понимании этого слова: ведь на ковре, если ты что-то сделал не так, ты виноват, соперник вообще ни при чем.— То есть, если вдруг случится неудача, вы ни на кого в обиде не будете?— Это пока я “именная” спортсменка, олимпийская чемпионка. Потом придет время, и про меня забудут. Я уверена, что может наступить такое время. Я себя к этому готовлю. В этом ничего страшного нет. Страшно только, когда вхолостую работаешь или силу, наоборот, не используешь.— Я вдруг вспомнила, как вы худели после дисквалификации, и Винер говорила какие-то жуткие вещи: “Алина пьет только воду, у меня на лбу ее кровь…”— А вы не представляете, что это был за кошмар! Надевала болоньевый костюм, под него шерстяной, тренировалась, бегала, по пять раз снимала нижний, который был мокрый. Действительно ничего не ела. Но это нельзя в обычной жизни использовать. В обычной — что нужно? Можно поесть, но после шести — ничего. Вес может стоять на одном месте без физических нагрузок какое-то время, но самое главное — не срываться. Нельзя ничего не есть — хотя бы сок надо выпить, потому что клетки сушатся и, как губка, потом впитывают все чересчур активно. Хочешь поесть на ночь — налей стакан кефира, маленькими ложечками выпей. Встаешь с утра, представить не можете себе, есть не хочется уже совсем.— И, видимо, жить тоже не очень…— Перетерпеть очень сложно, я знаю это. Но, когда встаешь с утра и уважаешь себя за то, что не поела, и видишь в зеркале, что появляется фигура, это такой кайф! У меня, когда лишний вес есть, начинается депрессия, я никуда идти не могу, делать ничего не хочу. Надо сопротивляться — все люди ведь в чем-то когда-то срываются, жизнь всегда идет волной. Только за удачную волну надо бороться!Ирина СТЕПАНЦЕВА.
"