Адвокат изнасилованной в Уфе девушки-дознавателя: «Мы всё ещё боимся за её жизнь»

Сегодня, 26 декабря, Кировский районный суд Уфы вынес приговор по нашумевшему делу об изнасиловании девушки-дознавателя Уфимского районного управления внутренних дел. В качестве обвиняемых по делу проходили три бывших высокопоставленных сотрудника полиции: 51-летний начальник отдела полиции по Уфимскому району Эдуард Матвеев, 50-летний начальник отдела полиции по Кармаскалинскому району Салават Галиев, 34-летний начальник отдела по вопросам миграции по Уфимскому району Павел Яромчук. Суд приговорил Эдуарда Матвеева и Салавата Галиева к семи годам лишения свободы, а Павла Яромчука — к шести годам лишения свободы.

Напомним, ЧП в здании отдела по вопросам миграции отдела полиции по Уфимскому району произошло поздно вечером 29 октября прошлого года. С того момента прошло почти 14 месяцев, на протяжении которых потерпевшая и ее адвокат совсем мало общались с прессой. Теперь, когда самый сложный период, связанный со следствием и судом, позади, адвокат Ирина Валиева согласилась встретиться с корреспондентом Медиакорсети. Встреча с Ириной Николаевной состоялась неделю назад, однако опубликовать интервью мы решили только сегодня, чтобы никто не мог сказать, что наш материал может как-то повлиять на работу служителей Фемиды. Наша беседа продолжалась почти 2,5 часа, многое из нее в интервью не вошло по объективным причинам.

«Защищаю эту девочку как своего ребенка»

— Одним из условий, которое поставила Гузель (имя изменено по просьбе собеседницы) в самом начале, когда я только приступила к ее защите, было следующее: свести общение с журналистами к минимуму. И я старалась соблюсти его. Исключение было сделано только один раз, в декабре прошлого года. Я решила пообщаться с журналистом, которому доверяю, когда возникла необходимость дать отповедь нашим оппонентам, изо всех сил старавшимся очернить репутацию моей доверительницы. Больше до сегодняшнего дня мы себе подробных комментариев о ходе расследования и суда не позволяли.

Минувший год дался нам, близким людям Гузель, очень трудно. Я работаю адвокатом около 20 лет. За все это время более тяжелого процесса у меня не было, хотя, казалось бы, в данном случае я стою на стороне потерпевшей, которую поддерживают и гособвинение, и следствие. При этом на нас обрушился очень мощный прессинг, пострадавшая девочка, которая и без того попала в беду, всё это время подвергалась чудовищным унижениям и оскорблениям со стороны трех подсудимых и более десятка их адвокатов, а также со стороны многих журналистов и сторонников подсудимых.

Наши оппоненты приложили максимум усилий, пытаясь сломать волю моей доверительницы и взвалить на нее вину за происшедшее. Это очень низко и мерзко. Но мы всё выдержали и при этом старались не опускаться до публичных оправданий. Наше молчание было самым действенным средством, в том числе, и для того, чтобы приглушить эмоциональный фон вокруг судебного процесса.

Всё, что мы пережили, дает мне основания теперь высказаться о случившемся и участниках данного процесса — и о подсудимых, и об адвокатах, и о свидетелях защиты, и о журналистах, поливавших нас грязью.

Когда все закончилось и мы с Гузель вышли из здания суда, она меня обняла и поблагодарила за то, что я всё это время была рядом с ней. Я очень дорожу доверием этой девочки, которую пытались лишить чести, здоровья, будущего. Она за это время стала мне такой же родной, как мои собственные дети.

Гузель является дочерью моих друзей. Мы никогда этого не скрывали. Я защищаю её не только как доверительницу, а практически, уже как своего ребенка.

— Как вы считаете, достаточную ли доказательную базу представило гособвинение?

— Думаю, да. Гособвинение представило достаточно полную доказательную базу. При этом для нас было и остается самым важным отстоять честь девочки, оказавшейся жертвой издевательств трех взрослых мужчин, старше ее и по званию, и должности. Они, по сути, цинично воспользовались своим служебным положением и ее беспомощностью.

Подсудимые уже и так наказаны, будут с этой «славой» жить всю оставшуюся жизнь. На работе в полиции их не восстановят, да они, собственно, и не обжаловали решения об увольнении. Пенсии им высокой, полковничьей, тоже не видать.

Единственное — нам жаль их семьи, в их дома после 29 октября 2018 года тоже пришла беда.

Гузель учится жить дальше с высоко поднятой головой, она может прямо и честно смотреть в глаза людям. Кстати, она-то как раз обжаловала увольнение из органов внутренних дел. Иск находится в стадии кассационного рассмотрения.

К сожалению, от такой беды, в которую попала она, не застрахован никто. Она не искала себе таких приключений, как это пытались представить некоторые СМИ с подачи адвокатов подсудимых. Таково оказалось роковое стечение обстоятельств.

— В комментариях по данному делу говорили, что это первый подобный процесс в России, касающийся сексуального насилия со стороны полицейских начальников по отношению к подчиненной…

— Это не так. В этом году уже был похожий процесс в Якутии, где на скамье подсудимых за изнасилование подчиненной оказался бывший заместитель главы МВД Якутии Николай Мамчур. В феврале 2019 года суд признал его виновным в покушении на изнасилование и в совершении насильственных действий сексуального характера. Его приговорили к пяти годам колонии общего режима и лишили специального звания. Подсудимый своей вины так и не признал и тоже постоянно заявлял, что потерпевшая его оговорила. Само покушение на изнасилование произошло два с половиной года назад, в апреле 2016 года. Возможно, поэтому не все помнят тот случай. Так что, к сожалению, подобное не такая уж и редкость. Можно только догадываться, сколько случаев так и остались неизвестны, когда потерпевшие не осмелились заявлять о случившемся.

Фотографии, которые невозможно забыть

— Теперь, когда приговор вынесен, вы можете прояснить, что же произошло 29 октября прошлого года в отделе миграции Уфимского РУВД? Мне кажется, пора уже расставить все точки над «i», тем более что ранее ваши оппоненты не стеснялись в комментариях.

— Да, пожалуй, теперь можно рассказать о событиях, которые произошли осенью прошлого года и легли в основу обвинения. Подсудимые устроили в тот день «мероприятие» или «совещание», как они по-разному называли свою встречу с обильными алкогольными возлияниями. Правда, один из них позднее заявил, что является диабетиком и ему вообще нельзя пить, а сам предоставил чек на приобретение литра водки в подтверждение того, что он в период совершения преступления якобы отлучался в магазин. В тот день на их столе в процессе «совещания» было много спиртного.

Как следует из материалов дела, «совещаться» они начали рано, посреди рабочего дня и к вечеру уже были изрядно пьяны. Тогда, полагаю, возникла идея позвать «девочек». Сначала пригласили сотрудницу, которая полгода до этого уже состояла в интимных отношениях с одним из подсудимых. Примечательно, что она в тот вечер дежурила по райотделу, ей позвонили, разрешили сдать оружие, уйти с дежурства и приехать на «совещание». Что же касается моей подзащитной, то Гузель попала в поле зрения разгулявшегося начальства случайно. Она в тот день задержалась на работе, потому что надо было работать над уголовными делами, у которых завершались сроки производства. Ей позвонили и потребовали приехать на «совещание», даже машину за ней прислали (напомним, пьянка происходила в отделе миграции, а Гузель работала в районном управления полиции, оба здания располагаются достаточно далеко друг от друга - ред.).

Мы не раз задавались вопросом: могла ли Гузель отказаться идти туда. Я ставила себя на ее место, я ведь прежде много лет проработала следователем в милиции. Если бы мне тогда сказали, что меня вызывает руководство и даже прислали за мной машину, я бы тоже поехала, так как на мне — погоны. К тому же никто и не мог предположить, что начальник может повести себя со мной по-скотски. Для меня все, что случилось с Гузель, — это просто невозможно тяжелая, зазеркальная ситуация.

Девочке не хватило жизненного опыта, чтобы почувствовать опасность. Она хотела уйти, когда поняла, что окружена нетрезвыми озабоченными мужчинами. Когда один из них уединился со своей возлюбленной, остальные явно стали стараться напоить Гузель.

Когда она стала возражать и попыталась уйти, догнали, втолкнули в служебный туалет, где, собственно, всё и случилось. Как уже ранее сообщалось, это было единственное в управлении место, где не было камер видеонаблюдения. Многим было очень интересно, как же они все уместились в узком служебном помещении. Один был внутри, остальные чередовались снаружи, а девочка оказалась в западне. Когда попыталась сопротивляться, ее ударили головой о стену, причинив сотрясение мозга. 150-килограммовый здоровенный насильник наступил ей на пальцы ног. Всё тело у нее было в многочисленных синяках, ушибах, повредили и внутренние органы.

Они сделали это с Гузель. И это неопровержимо. В материалах дела все необходимые доказательства есть. Адвокаты подсудимых часто заявляли журналистам, что Гузель якобы путается в показаниях, что в деле появляется все больше противоречий. Но с нашей стороны противоречий не было.

(Чтобы не быть голословной, Ирина Николаевна показала фотографии Гузель, сделанные во время медицинского освидетельствования сразу после подачи заявления об изнасиловании. Поверьте, они жуткие. Описывать словами то, что сделали с девушкой насильники, очень тяжело. Мы попросили разрешения опубликовать хотя бы одну из фотографий, чтобы умолкли те, кто уверен, что девушка сама себе нанесла телесные повреждения, желая оговорить руководство из корыстных побуждений. Но Гузель после раздумья отказалась от такой публикации, ведь фотографии мгновенно разошлись бы по интернету. Это её право. Может, это и к лучшему, потому что фотографии эти не для слабонервных. Скажем честно, забыть увиденное на них невозможно).

— Ирина Николаевна, подсудимые в качестве алиби предъявляли запись с камеры видеонаблюдения в кафе «Отдых», куда один из них приехал с женщиной около полуночи. За другого вступилась жена, утверждавшая, что он ночевал дома и, следовательно, не мог всю ночь издеваться над Гузель. Третий рассказывал, что укладывал спать ребенка. Можете прокомментировать такие их слова?

— Дело в том, что они уцепились сразу за слова Гузель, которая поначалу говорила: «Мне казалось, будто этот кошмар длился вечность». Но она так сделала не ради красного словца. Девочка пребывала в сильном шоке после случившегося.

Сама по себе экзекуция продолжалась недолго. Потом насильники бросили ее, истерзанную, там же, на полу в туалете, и разъехались по своим делам. Должно быть, посчитали, что ничего особенного не произошло, встанет, оденется и пойдет дальше работать. Это наводит на мысль, что подобное безобразие было у них в порядке вещей.

Девочка пробыла в помещении туалета почти до часу ночи, пока пришла в себя, смогла умыться, одеться и сообразить, куда пойти и что делать дальше.

С Гузель позднее проводили мероприятия по активации памяти и восприятию времени. И криминалист после общения с ней сделал вывод, что на фоне стресса в восприятии девушки время изнасилования оказалось растянуто до невозможности. Криминалист пояснила, что если какое-то событие в нормальной ситуации оценивается по времени адекватно, то в данном случае Гузель воспринимала совершенные в отношении нее бесчинства как долгие и невозможно бесконечные по времени издевательства. Психологический шок даже превзошел болевой синдром от физических травм. Эксперт нам настойчиво посоветовал позаниматься с психологом, чтобы девушка быстрее пришла в себя.

Кстати, жертва якутского насильника в погонах Николая Мамчура в ходе следствия и процесса не выдержала прессинга и попала в психиатрическую лечебницу. А наша девочка, слава Богу, пока «держит удар».

— Из ваших слов следует, что у вас ни разу не возникло сомнений в словах Гузель, что бы там ни заявляли ваши оппоненты. Это так?

— Совершенно верно. Мне достаточно было пообщаться с ней, увидеть синяки на ее теле, чтобы понять: она говорит правду. Она бесхитростно и честно рассказала все врачам и следователю. Что могу сказать еще? Опять напомню, что такое, к несчастью, может случиться с каждым.

Гузель выбрала самый трудный путь — отстаивать свою честь в суде. Это все же лучше, чем носить боль в себе и через 20 лет заявить, что пережитое насилие сломало твою жизнь, как это бывает со многими жертвами изнасилования. Мне в соцсетях писали во время следствия и суда многие женщины и делились своими душевными муками.

Обращение с заявлением об изнасиловании — трудное решение, но это лучше, чем уйти на небеса. Такой момент у Гузель тоже был. Она после изнасилования не сразу решилась позвонить домой, боялась за маму. А когда все-таки позвонила, то сказала: «Мама, я не хочу жить, меня обидели мужчины». Мама бросилась на поиски дочки, привезла домой, утешила как могла. Она тоже была в сильнейшем шоке, села за компьютер и стала искать, куда обратиться в случае такой беды. И только через некоторое время догадалась позвонить мне, вспомнила, что я — адвокат. Мама Гузель по профессии педагог, научный работник и очень интеллигентный человек. После всего этого кошмара она долго болела, мы это тоже не афишировали.

Мы с Гузель долго разговаривали. Я, как могла, отвлекала её от дурных мыслей. Сказала, что в уходе из жизни нет необходимости, потому что страшное уже случилось. И надо искать способ выхода из ситуации.

Потом мы поехали в поликлинику МВД, она ведь была на тот момент сотрудником полиции. Гузель рассказала там о случившемся, ее осмотрели врачи и выписали направление на госпитализацию, однако в полицию о случившемся не сообщили, хотя были обязаны сразу это сделать. Видимо, для таких случаев в госпитале есть особый «регламент».

Гинеколога и травматолога в госпитале не оказалось, их смена уже закончилась, и мы поехали в травмпункт. Там сделали рентген, диагностировали у Гузель сотрясение мозга и переломы фаланг пальцев на ногах и только оттуда отправили наконец-то сообщение в полицию.

Кстати, в следком поступил звонок из полиции (точнее из Кировского РУВД Уфы) вообще через сутки после визита Гузель к врачу, когда уже шел допрос подозреваемых.

— Мы тоже следили за судебным процессом, порой возникало ощущение, что адвокаты подсудимых изощрялись как могли, чтобы вывести Гузель и вас из себя. Это следовало из их комментариев для СМИ. Но процесс был закрытый, так что мы видели лишь часть «айсберга» и можем только предполагать, что там было, за закрытыми дверями во время процесса. Например, когда в начале откладывались судебные заседания, журналистам поступала информация, что Гузель почувствовала себя плохо и попросила отложить заседание.

— Нет, там всё было несколько иначе. Дело в том, что осенью я получила сложный перелом ноги, которую ранее уже ломала. Попала в больницу. Вынуждена была просить отложить судебные заседания. Потом приезжала в суд в гипсе, на видео, которые показывали в теленовостях, заметно, что я прихрамываю и медленно хожу. Я вообще лишь недавно стала ходить без трости, но и раньше в суд старалась приезжать без нее, дабы не давать нашим оппонентам лишний повод заявить, что мы таким образом пытаемся вызвать жалость у судьи и журналистов.

Я просила коллег-адвокатов перед началом процесса проявить такт и милосердие к девочке, над которой жестоко надругались. Защита предусматривает юридически интеллигентное отношение к участникам процесса, но никак не поведение за пределами норм морали. Но меня не услышали.

Адвокаты подсудимых задали Гузель в общей сложности около 800 вопросов, значительная часть из них вообще не имела отношения к преступлению. Спрашивали, когда у нее менструация, занималась ли она раньше анальным сексом, болела ли венерическими заболеваниями, занималась ли сексом с женщинами и т. д. Предложили нарисовать на доске, как ее насиловали, кто и в каком порядке. В общем, прилагали максимум усилий, чтобы ее морально раздавить, а потом еще и давали циничные комментарии журналистам, хотя закон накладывает четкие ограничения на поведение участников закрытого судебного заседания. Мы обратили внимание суда на этот факт. Решение о том, выносить или нет частное определении по поводу действий адвокатов, в компетенции судьи.

Мне оставалось только молиться, чтобы Гузель, как стойкий оловянный солдатик, всё это выдержала. Огромное возмущение у моих коллег вызвал репортаж о подсудимых из-под домашнего ареста. Это просто за гранью: в то время как на общение лиц, находящихся под домашним арестом, с посторонними наложен строжайший запрет и ограничения, к ним домой запросто приезжают журналисты с камерами, снимают, как они цветы сажают, яблоки собирают, качаются на качелях.

Если не удалось купить, вполне можно убить

— С подачи адвокатов подсудимых появилась информация об опознании и очной ставке, которые проводили с Гузель. Причем там тоже была однобокая подача. Говорили, что Гузель якобы приезжала на очную ставку в медицинской маске и очках. Можете, об этом что-то пояснить?

— Да, защита представила в качестве свидетеля женщину, с которой один из подсудимых провел ночь как раз с 29 на 30 октября в кемпинге кафе «Отдых». Она заявила, что приезжала на место событий и видела, как Гузель там якобы вызывающе себя вела. Однако на очной ставке, когда данной свидетельнице представили вместе с Гузель других девушек, свидетельница опознать ее не смогла.

Позднее с ней была также организована очная ставка. Мы с девочкой загрипповали в тот момент, но приехали на следственное мероприятие. Одеты были тепло, в свитерах, надели и медицинские маски, поскольку кашляли. Видимо, мы тем самым нарушили планы адвокатов подсудимых, потому что свидетельница прямо так и заявила, что приехала опознать Гузель. Однако очная ставка предполагает устранение существенных противоречий в ранее данных показаниях. В данном случае внешний вид ее участников не имеет значения. Обыденное следственное действие пытались превратить в шоу.

Женщина, с которой я лежала в больнице после перелома (вот ведь мир тесен!), рассказала, что приехала из родной деревни одного из потерпевших. Рассказала, как там собирали подписи за него и сколько платили местным жителям за это. И все эти потуги нужны были, чтобы очернить девушку, которая посмела не смолчать, а честно рассказать о безобразном поведении полицейских начальников.

Я постаралась свести к минимуму копание в личной жизни моей доверительницы. Например, не стала привлекать в качестве свидетелей в её пользу представителей вуза, где она сейчас учится, чтобы еще туда не нагрянули журналисты и адвокаты, чтобы она спокойно училась.

А сколько грязи на Гузель вылили ее бывшие коллеги по Уфимскому райотделу полиции! Адвокаты подсудимых почти месяц провели в райотделе, собирали свидетельства в пользу подсудимых и негатив против молодой сотрудницы, которая там проработала без году неделю. Нашли однокурсника, который там работал по распределению вместе с ней, он наплел журналистам всякую чушь про «сексуальные подвиги» Гузель во время учебы. Кстати, как выяснилось позднее, он сам вскоре уволился, так что оказался никудышным и как сотрудник, и как человек.

А вы бы видели, какой там марафет успели навести сразу после «алкогольного совещания»! Клининговую службу даже вызывали, чтобы в кабинете убраться. В мусорном баке возле отдела миграции не было ни одной бутылки. Когда мы туда приехали со следователем, меня всё подмывало спросить: а что, они после каждого совещания клининговую службу вызывают?

— Вы говорили о давлении, которое оказывалось на вас и Гузель во время следствия и суда. Где-то мелькала информация, что были попытки подкупа…

— Да, в первый же день после подачи заявления Гузель стали звонить представители подсудимых и предлагали замять дело за деньги, компенсировать вред, так сказать, неофициально. Мне тоже звонили, подъезжали и предлагали договориться, о том, что секс Гузель с подсудимыми был по обоюдному согласию. С такими-то телесными повреждениями?!. Я ответила, что детей не продаю и не предаю.

Наши оппоненты развернули очень бурную деятельность, но в одном они ошиблись. Они не смогли «просчитать» Гузель, не предполагали, что ее не удастся сломить, что она выстоит, что родители будут за нее горой стоять и не испугаются «запятнать» свою биографию.

При этом мы все ещё боимся за её жизнь. Речь в данном случае идет о возможных преступных проявлениях в отношении неё со стороны тех, кого не устроит приговор суда. Надеюсь, до этого не дойдет.

P. S. Продолжение интервью с адвокатом Ириной Валиевой читайте на нашем сайте в ближайшие дни.