Posted 28 августа 2015,, 09:06
Published 28 августа 2015,, 09:06
Modified 10 ноября 2022,, 18:42
Updated 10 ноября 2022,, 18:42
Всякий раз, когда звоню Сергею в Ижму, я радуюсь, будто он мой близкий друг. И говорим мы с ним или с его женой Машей подолгу и легко. Сотников подвигает к философским размышлениям — он перевернул мое отношение к Сизифу. Вернее, не к самому Сизифу, который, как мы помним, был тот еще грек, а к понятию «бессмысленный труд». Может, и с трудом все относительно? Может, нужно ввести понятие «сотников труд»? Это когда никому не надо, а ты с этим не согласен, поэтому и трудишься, хотя тебя об этом никто не просит и денег не платит.
Когда-то у директора ижемского аэропорта Сотникова было в подчинении 130 человек. Потом наступили времена «эффективных менеджеров», людей посокращали, работать стали в одну смену, а потом сократили и оставшихся. И вот уже самолеты там больше не садятся, он один, и на нем только вертолетная площадка. Но он с таким поворотом истории согласиться не смог. И упрямо продолжал обихаживать: вырубал ивняк, гонял грибников, парковавших на полосе свои машины, водителей грузовиков, которым тоже всегда хотелось встать не на таежных тропках, а на ровном бетоне. И так 12 лет!
Когда в сентябре 2010-го у Ту-154 АК «Алроса» над тайгой отказали все приборы и пилоты поняли, что судьба им садиться в эти багряные джунгли, сотниковская полоса явилась им манной небесной — чистенькая, ровненькая, целехонькая, 1340 метров на 35. Повезло экипажу и пассажирам так, как мало кому везет на грешной земле. Несказанно! И все остались живы, экипаж наградили, пилоты стали Героями России… Сотникову дали грамоту и премию 25 тысяч рублей, да интернет-сообщество скинулось ему на снегоход. А он был счастлив — что может сравниться со спасением 82 человек? Голос его тогда звенел в трубке, флюиды счастья долетали из далекой Ижмы до Москвы. Но осадок остался. Не у Сотникова — у многих наших людей, которые после публикации слали нам письма. Даже из Канады и Португалии — отовсюду, где расселились бывшие наши сограждане, уехавшие с негабаритным грузом разочарований: как же это, мол, так?! Ведь он и есть настоящий герой нашего времени: тихий, скромный, упертый труженик, который не может «сократить» свой долг, совесть, боль, кивая на разруху и упадок.
И вот в Кремле вспомнили-таки ижемского чудака, наградили его орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени.
Счастливчики из «Алросы» прислали телеграмму. Сергей мне ее зачитывает: «Уважаемый Сергей Михайлович! Экипаж самолета Ту-154, бортовой № 85684, поздравляет вас с заслуженной наградой. От всей души желает крепкого здоровья и счастья и всего самого доброго. Ламанов, Новоселов, Талалаев, Каримов». Оба пилота, поясняет он, штурман и бортинженер.
- Перестройка когда началась, мы думали, что Россия с такими-то ресурсами начнет двигаться вперед. А тут… Я всю жизнь здесь работал, и меня ужасно угнетало такое состояние, скребло душу: зачем с таким трудом создавали эти объекты, если потом побросали, дали им разрушиться и погибнуть. Разруха как после войны. Злость иной раз брала: все валяется, никто за собой не убирает. Накричишь — и сам сделаешь. Люди же должны не за одни деньги работать.
Как, спрашиваю, в дальнейшем-то оно будет? С авиацией?
- Про возрождение пока молчок. Так-то все говорят, конечно, что надо что-то делать. Но большие самолеты у нас не сядут, нужна средняя авиация. А Як-40, Ан-24, Ан-28 в России уже практически не выпускают. Чтобы все это вернуть, нужна, наверное, федеральная программа, какой регион такое потянет?
Тогда, говорю, расскажите про сегодняшний день — как трудитесь.
И получаю полную картину:
- У меня четыре вертолетные площадки: центральная в Ижме, Няшабож, Кипиево и Брыкаланск. С утра беру техгодность — пригодны ли они для принятия вертолета. Сводку метеоусловий. Узнаю, сколько там пассажиров. Звоню в Печору, в базовый аэропорт, откуда вылетают к нам Ми-8, доложить информацию. Потом на посадочном квадрате проверяю светосигнальное оборудование, зимой-то у нас световой день короткий. Начинают подходить пассажиры, в Ми-8 это 22 кресла. Их надо обилетить, взвесить ручную кладь, принять почту. Тут же выхожу на связь с подлетающим бортом, даю ему условия посадки. Встречаю прибывших пассажиров, а новую партию отправляю по вертолетным площадкам… С них они полетят дальше, на Усть-Цильму.
Надо, чтоб вертолетная площадка была в постоянной готовности: может, откуда-то больного привезут к нам в центральную районную больницу или, наоборот, тяжелобольного увезут от нас в Ухту или в Сыктывкар.
Ну, говорю, словно у вас там побывала. И в этом нет особого преувеличения — летала я как-то наблюдателем на выборы из Нарьян-Мара в Нижнюю Пешу, возле самого Баренцева моря. Как раз на этом самом Ми-8 — так что «картину маслом» представляю.
Помолчали. Вроде надо закругляться. Спрашиваю про политику. «Я, — говорит, — за Путина, он мужчина молодцеватый, без вредных привычек…»
Моя коллега на белоснежном листе — как, наверное, снега в Ижме — пишет маркером: «Природа-мать! Когда б таких людей ты иногда не посылала миру, заглохла б нива жизни…» Читаю в трубку это послание, некрасовское и наше. От волнения нечаянно нажимаю кнопку громкости, и все мы слышим его смущенное спасибо…