Жена Валерия Леонтьева: “Не ревную, не зову, не плачу”

Только стала ли она от этого более счастливой?Всю подноготную своей прежней и нынешней жизни Людмила Исакович раскрыла в интервью “МК”.Это здесь, в России, она интересна всем как жена Валерия Леонтьева. А там, дома, американцы бегают за ней и канючат: “Луса, ну возьмите нас к себе”. Нас — это отнюдь не ребенка музыке пристроить учиться, нас — это пса подстричь. Потому что собака в США — член семьи и вправе претендовать на все лучшее, а Люся Исакович — самый крутой груммер. Или, по-русски, собачий стилист. И это в Бруклине (она насмешливо говорит “Брукленно” с ударением на последний слог), районе миллионеров.Однажды во время гастролей она попросила политического убежища в США и с тех пор не была в России 13 лет. И вот приехала. Встретилась со старыми друзьями, съездила в Ялту, в последний день успела главное — у мужа на даче побелила стенку. “Такой был желтый подтек, ну, я поехала с утра в магазин, купила краску, которая не пачкается, и целый день провозилась. Едва успела душ принять и переодеться”. А времени на часах — восемь вечера, и у нее, можно сказать, отходная.— Завтра домой или вы сейчас дома?— Не-е-ет. Домой завтра. Здесь я в гостях.— Это после целой жизни, прожитой здесь, и тринадцати лет, проведенных за океаном?— Да я же даже не москвичка, я из Ивано-Франковска.— Так, может, настоящий дом остался там, где прошло детство?— Я давно забыла эти березки.— Кто ждет вас в настоящем доме, там, где нет ни родственников, ни старых друзей?— Две собаки. Мальтис, — на американский лад называет она мальтийца, — и пекинес, — произносит опять же не по-русски, с ударением на средний слог.— Почему именно эти породы?— Мне их принесли. Их куда-то хотели сдать, а я приютила. Они старые и больные.— Как их зовут?— Мальтиса — Бобо, пекинеса — Чарли.Захочешь спать, стоя уснешь, что со мной и бывало— Вы делаете бизнес на стрижке собак. У вас сеть салонов или ручками своими?— Ручками.— Наверное, тяжело. Руки не болят?— Плечо одно время болело. Слава богу, что аллергии нет. Раньше от бас-гитары была мозоль, теперь вот рука. Ну, я сплю на доске и без подушки, для позвоночника это полезно.— Высыпаетесь?— Когда хочешь спать, стоя уснешь, что со мной иногда и бывало.— Кого труднее всего стричь?— Труднее всего? Больных и старых. Я разговариваю с ними, тогда они не так переживают.— И сколько стоит у вас подстричься?— По-разному, в зависимости от породы. Где-то от 100 до 200 долларов.— Клиентов за день...— В зависимости от сезона. В среднем шесть, иногда четыре. Каждая стрижка занимает час-полтора. Я работаю четыре дня в неделю.Она — очень лаконична. Но каждый односложный ответ обязательно сопровождается открытой улыбкой, отчего резковатость поневоле окрашивается в тон искренности.— По американским понятиям вы — обеспеченная женщина?— О, да. Абсолютно.— И, как принято в Штатах, счета с мужем у вас разные?— Нет, у нас все общее, один счет.— За содержание домика в Майами платите пополам?— С общего счета и платим.— У вас американское гражданство?— Да, я — гражданка Америки.— Муж?— У него грин-карт.— Вы — сильная женщина?— Ну, конечно, безусловно.И тут в разговор врываются друзья исследуемой семьи. Композитор Михаил Герцман, Батаг Кокиев (все ласково называют его Батиком) — человек, в квартире которого вся честная компания, перебравшись в Москву, обитала несколько лет, и директор Николай Кара.— А помнишь, Люся, как ты избила ударника? — и мне: — Она ему говорит: “Крошка, ты не так играешь”, он: “Да ладно тебе”, она опять: “Ты не так играешь”, он: “Отстань”. Тогда она подходит и как даст ему! Он обалдел, а она... Люся, расскажи же!Голливудская улыбка ломается, ее лицо, словно лампочка, вспыхивает энергией:— Я ему: “Ты что? Женщину в ответ хочешь ударить?” И как дам еще раз. Он, бедный, упал с установки...— Понятно. Мужа не бьете?— Уже нет, — говорят они в один голос и начинают хохотать.— Уже нет? А раньше?— Ну как его можно бить, — замечает Люся, — он и так послушный.«Если Валера хочет иметь детей, пусть имеет»— Значит, вы в семье ведете?— Ну почему? Нет. У нас — два лидера.— Две сильные личности уживаются под одной крышей?— Да.— И ваша жизнь безупречна?— Абсолютно.— Так не бывает.— Бывает не бывает, но есть.— О чем жалеете, что в жизни не сложилось?— Ни о чем. Все шикарно. Мы понимаем друг друга как никто иной.— Вы никогда не хотели иметь детей?— Нет.— Почему?— Некогда. Без этого много дел.— А супруг?— А ему тоже некогда. Он все поет, когда же ему детей заводить? Их же надо воспитывать, не ездить на гастроли, это большая ответственность — иметь ребенка, а он постоянно занят.— Да? А вот Валера в интервью говорил, что стал в последнее время задумываться о ребенке.— Ну, сейчас, может быть, и задумывается.— А как вы относитесь к этому желанию?— Нормально, если он хочет иметь детей, пусть имеет.— Вы не будете возражать?— Конечно, нет!— И как вы будете к этому ребенку относиться?— Как к любому ребенку. Как к внуку, как к сыну, как к племяннику. На чужих балконах дети легче растут.— Вы мужа никогда не ревнуете?— Нет. Я лишена этого чувства, слава богу. У меня нет комплексов.— И вы никем не увлеклись за все эти годы?— Конечно, нет. У меня только животные.— Только животные — вразрез с американским менталитетом. Там принято кого-то все время усыновлять...— Ну да, ну да... Я там даже курить не бросила! А они все бросили. Меня зомбировать сложно, к телевидению я равнодушна, радио не слушаю, газет не читаю. Как меня можно зомбировать?— А зачем вы вообще туда уехали?— Президент нравится.— Последний, что ли?— Нет, папа. Папа Буш.— А за кого голосовали?— За кого? Да я вообще не пошла на выборы, я не лезу в политику.— А чем Буш-старший нравится?— Фигурой, по-моему.— Ничего себе мужик, да?— Мужик шикарный, всегда галстук выглаженный, рубашечка с иголочки, офигительно выглядит. Молодой — так себе. Грязный. Как бультерьер.— А вы когда оставались в Америке… кстати, вы прямо во время гастролей остались?— Да. Никто не знал о моем решении. Только Валера.— Одобрил?— Ну, нет, не сказала бы.— Произошел скандал? Ну, там, мы станем невыездными...— Какой скандал? Ничего подобного не было. Тогда время уже революционное наступило. Мы видели танки.— Вы остались по еврейской линии?— Да. Но я не воспользовалась помощью. Честно отработала грин-карт, все на своих плечах.— У вас были деньги или начинали с нуля?— С нуля. Тогда денег не было, мы за границу ездили через Госконцерт, валюту почти не зарабатывали.— Рассчитывали, что наладите свой бизнес?— Конечно.— А чем вас советская действительность не устраивала?— Да, у нас все было. Но... Мы сделали здесь такое большое дело, дошли до победы, куда дальше-то? А я люблю достигать. В США я воплотила в жизнь американскую мечту. Там если ты ничего не можешь, то ты и не можешь, а если ты что-то из себя представляешь, можно дойти до любых вершин.— И все, что у вас сегодня есть, вы достигли самостоятельно или с финансовой поддержкой мужа?— Первые четыре года, самые сложные, я выживала сама, не было возможности мне помогать. А потом, конечно, с финансовой поддержкой.— Вы остались в США, и муж с вами тут же развелся?— Развелся? Да нет же! Мы никогда не разводились, мы просто разъехались.— И сколько лет браку?— Официальному? Ну, считайте, с 97-го года.— Как с 97-го года, а раньше?— Мы живем вместе с 73-го. Никогда не скрывали своих отношений, но тогда был гражданский брак. Считались сожителями.— Все-таки получается, как у Мюнхгаузена: после заключения брака мы уехали в свадебное путешествие, я — в Турцию, она — в Швейцарию, где жили три года в любви и согласии...— Да нет, не так. Мы — единомышленники, понимаете? В музыке одинаково мыслим, в кино, в одежде, в еде, в отношении к собакам. Он очень любит собак. А потом, он ведь несколько раз в году приезжает, мы два раза вместе летали в отпуск — на Виргинские острова и на Гавайи.— Не густо.— Так некуда ехать. Все едут в Майами, там же курорт. В Магадан надо ехать? Это да. Но мы ведь везде были. Камчатку на автобусе объехали, шесть месяцев подряд колесили по Колыме, на Сахалине были.— А как сейчас время провели?— О, релакс был полный. Валера повез нас в Ялту. Мы поднимались на гору Ай-Петри, это 1274 метра над уровнем моря. Там мы выпили вина на воздухе, закусили шашлыком и после этого поехали кататься на верблюде и на лошадях. Я в первый раз в жизни ездила на верблюде.— Ну и как?— О! Я села на верблюда, а у него такие ресницы длинные, лицо такое умное, он такой гордый! Я ждала, что он в меня плюнет, но... он сдержался. А на следующий день мы поехали на яхте в открытое море, купались, ныряли. Все было замечательно. Только однажды во время концерта отключили свет.— Там еще с водой все время перебои...— Да ладно “с водой перебои”! Там в последний день дерьмо из крана потекло!— Ужас. И как вам после Америки дерьмо из крана?— Мне? Нормально. Я очень быстро ко всему адаптируюсь.«К слухам о своих лесбийских наклонностях отношусь абсолютно хорошо»— Люсю трудно чем-то смутить, — вмешивается в разговор Миша, — я помню, у нее собака была, дворняга Мишка, ее в честь меня назвали. У него была гонорея, а однажды он провалился в выгребную яму.— Господи! И чем все закончилось?— Люся его вытаскивала, а квартира коммунальная, соседи сбежались, смотрят. Ну, она его достала. А что делает собака в таких случаях? Правильно, отряхивается. Знаете как, да? От носа к хвосту, так б-р-р-р. В общем, — закончил он под общий хохот, — все это у соседей любви к Люсе не прибавило. А она его схватила, обнимает, а затем как кинет: “Фу, от него же пахнет!”— Ничем, говорите, не смутить? А как вам происки желтой прессы? Дескать, ваш брак безупречный только потому, что у обоих разная сексуальная ориентация.— О! Валера иногда привозил эти газеты. Мы специально садились, читали... смеялись, чуть с кровати не упали!— То есть к слухам о своих лесбийских наклонностях вы относитесь с юмором?— Абсолютно хорошо. Лишь бы говорили.— Вам нравится, когда о вас говорят?— Мне все равно — говорят не говорят, меня это не волнует. Но Валере по статусу положено, чтобы про нас слухи ходили.— А вы мужем восторгаетесь или...Про “или” она не дослушивает:— Постоянно! Каждую минуту, каждую секунду! Я гляжу на него только с восторгом. Да-да, как фанатка. Сумасшедшая, с чудынкой.— И давно вы такой стали?— С чудынкой-то? После катастрофы в Индии. Мы ехали ночью, днем там жара 50 градусов, я попросила остановить машину, чтобы Валера пересел назад и хоть поспал немного. А буквально через минуту машина врезалась в грузовик, который стоял на обочине, не включив габаритные огни. Шофер пострадал, машина не подлежала восстановлению. Валера с его размером… он бы не уцелел, балка прошла бы как раз по виску. Ну, там мальчишки какие-то были, они нас на лошадях доставили в бесплатный госпиталь, там все лежали на полу, везде грязь. Вызвали какого-то доктора, я боялась уколов, Валера кричит: “Делай, я тебе сказал!” Я кричу: “Лучше умру от столбняка, чем от заражения крови!” Такая рваная рана была здесь, — она показывает на лоб, — и перелом ребер. Ладно, дождались мы машины, доехали до нормальной больницы. А на второй день после операции я — такая сине-красная — уже снялась в клипе. Там, кстати, хорошо по роли подошло, я шпионку играла. Вот после и стала женщиной с чудынкой.— В чем еще проявляется ваша чудынка?— Ну, я вон Батика подстригла. Разбудила его в четыре утра и говорю: “Давай я тебя подстригу, а то ты какой-то очень лохматый”.— И подстригли под...— Эрдельтерьера. Хотела и Мишу подстричь, но он не дался.— А Миша какой породы?— Он — ризеншнауцер.— А муж?— Пуделек. Маленький такой.— Пудели — они иногда такие вредные бывают, кусачие...— Нет, он не кусается.— В Россию приехали тоже из-за чудынки?— Из-за Миши. Я его не видела 13 лет. Ему в четвертый раз не дали визу в Америку, пришлось мне... Гора подъехала к Магомету, иначе я полетела бы в Англию. Миша — очень старый наш друг, он сейчас пишет книгу, чтобы подвести итог всей нашей жизни литературным способом, сказать всю правду про Валеру.«Публика засвистела, а он начал терять сознание. В общем, неудачно прошел концерт»— Миша, отвечайте: так уж и всю правду?— Валера — редкий исполнитель, у него уникальный талант...— Простите, что перебиваю, но это и так все знают. Что будет сенсационного? Что сделает книгу бестселлером?— Я бы хотел избежать дешевых неожиданностей. Валера — человек закрытый, я напишу, что его может рассмешить, огорчить, что его по-настоящему волнует, о чем он говорит, когда никого из посторонних нет в комнате. Я расскажу — может быть… Еще не знаю точно! — о его попытке уйти из жизни.— Оба-на! Причина?— Любовь. Несчастливая любовь. Это было давно, тогда он был какой-то порывистый. Это случилось во Владимире. Он наглотался таблеток и не мог проснуться.— Мы его подняли, — вступает в разговор Люся, — он вышел на сцену, начал работать, а потом забыл слова... Публика засвистела, а он начал терять сознание. В общем, неудачно прошел концерт.— Сами откачали или со “скорой”?— Со “скорой”.— А вы уже были рядом?— Мы тогда не были так близки.— Понятно. Как будет называться книга?— Пока только рабочие названия. Может быть, “Скиталец” или “Странник”, есть еще вариант “Падение в небо”. Будем выбирать.— О самом грустном вы уже рассказали, а что было в жизни самого веселого?— Веселого? — Люся задумывается. — Ну, потолок на нас падал. Мы вдруг начали замечать, что поклонницы знают нас маршрут. Мы подходим к вагонам, а они уже стоят там или летят на том же самолете. Начали искать, откуда уходит информация. Но все было без толку. А жили мы тогда у Бата. Квартира у него была на последнем этаже шестиэтажного дома. И однажды ночью у нас упал потолок. Большой такой кусок. Я кричу: “Бомбят! Война! Война!” Мы с ним — помнишь, Бат? — рванули на чердак, а там фанаты! Они нам пропилили потолок, и им стало не только все слышно, но и видно. И они нас видели в любых видах — голых и не голых.— Вы там любовью занимались...— Мы же не знали, ну откуда мы могли знать.— Не фотографировали хоть?— Нет, иначе снимки бы уже всплыли. Тогда просто аппаратуры такой не было.— Вы их не поубивали?— Одну пришлось прямо за волосы тащить, — вздыхает Ботаг, — ногами идти не захотела, упала. Они же фанаты, это другой мир.— Короче, они потом стали уличными, — продолжает Люся, — а мы их наказали, заставляли машину мыть, сторожить ее ночью. Они нас очень разозлили.— Люся, расскажи по Афган, — просят друзья.— А, да! Мы должны были лететь в Афган. Это был 85-й год, зима, холод. Я к ним подхожу и говорю: “Девчонки, кто встретит Леонтьева в Кабуле, на том он и женится”. Никто не встретил.— Пришлось вам... Со свекровью ладили?— Очень даже. Она любила меня, борщом кормила. И все время говорила: “Слушай, Люся, зачем вы этим занимаетесь? Ступайте на стройку, Валерка прорабом будет”. Уж очень ей хотелось, чтобы Валерка прорабом был.— Ей не нравилось творчество сына?— Очень нравилась, но она считала, что это не работа. Катерина Ивановна — это вообще сказка была. Когда к ней ни зайди, у нее всегда были пирожки, борщ. Она сначала накормит, ничего не говорит, потом как начнет: “Зачем эта музыка, поете и поете!” А мы ей: “Как же так, гастрольный график. Ну, вот приедем с гастролей и построим дом”. Шикарная была женщина, все ее любили.— Я все-таки не могу понять: вы с мужем жизнь прожили или любите его?— И жизнь прожила, и люблю.— Люся, — опять вмешиваются в разговор друзья, — она в прошлой жизни, наверное, была собакой, а может быть, ею и остается. Она для Леонтьева и домоправитель, и ангел-хранитель. Ты знаешь, он когда улетает — Люся до того момента, пока Валера не войдет в квартиру в Москве и не перезвонит ей: “Я долетел, все нормально”, ничего не делает в доме: не стирает, не пылесосит, не моет. Такая у нее примета.— То есть вы суеверны? — спрашиваю Люсю.— Нет.— А в эту примету верите?— В эту — да.— А вы ждете, что он приедет насовсем?— Трудно сказать. Я не думаю, что он приедет навсегда, я думаю, можно и по двум странам жить. Во всяком случае не жду и не зову.— Фамилию мужа никогда не хотели взять?— Нет. А зачем?— На его сольники в Москву не прилетите?— Так это еще через месяц. Посмотрим...— Вы когда-нибудь плачете?— Никогда.— Похоже, повезло Леонтьеву с женой.— Почему? Это мне повезло с мужем.Татьяна ФЕДОТКИНА.