Режиссер Лариса Садилова: «Кино было той отраслью, которая кормила страну»

«Мне нравится работать с непрофессионалами»

– Лариса Игоревна, согласитесь, сложилась парадоксальная ситуация: хорошее отечественное кино в наших кинотеатрах показывают не часто. Вот и ваши фильмы очень трудно увидеть по телевизору или на киноэкране.

– Они все есть в интернете. Как-то вечером включаю телевизор, идет «С любовью, Лиля!». Я с удовольствием посмотрела. У Гордона в «Закрытом показе» было «Ничего личного» и «Сынок». Мы сняли программу с фильмом «Она», но Первый канал закрыл этот проект, у них нет больше такого формата, они теперь делают развлекательное телевидение. Жаль, это была ниша для режиссеров, где можно было показать новые фильмы. Фильм «Она» – о мигрантах. И другие каналы боятся этой темы и не хотят брать картину.

– Почему решили обратиться к этой теме?

– Я училась во ВГИКе во времена Советского Союза. Это был интернациональный институт, вместе с нами учились казахи, грузины, таджики, армяне, азербайджанцы, перуанцы, афганцы, африканцы... У меня нет того фашистского отношения к азиатам, которое теперь появилось, что мы хозяева, а они рабы, которые нас обслуживают. Я ненавижу это и в себе, и в других. Меня воспитали, что все равны. Мигранты – примета не только Москвы. История, которую я рассказала в фильме «Она», произошла в нашем дачном поселке. Из Таджикистана приехала к любимому девушка, он обещал на ней жениться, но потом вернулся на родину и завел там семью, а ее бросил в России. На этой основе я написала сценарий. Но в реальности все было куда печальней. Брошенная девушка пошла по рукам среди земляков. Слава богу, все закончилась нормально. Она решила вернуться домой и в поезде познакомилась с молодым человеком из Таджикистана. Вскоре они поженились. Но такие истории не всегда заканчиваются хорошо, потому что домой эти женщины вернуться не могут и здесь никому не нужны. Мысль была такая: гастарбайтеры уезжают, и провожают их русские женщины. Мне хотелось, чтобы наши русские мужики посмотрели на эту ситуацию. Я знаю отношения с мигрантами изнутри, мой муж родом из Душанбе, наполовину таджик. Готовясь к съемкам, я была заряжена негативно, потому что много читала об этой теме в СМИ. Главная героиня фильма «Она» должна была быть плакальщицей на похоронах. Есть такая профессия в Азии. Но потом я убрала из фильма все, что связано со смертью. Я поняла, что не такие уж они бедные, эти мигранты. Бросают своих жен в Азии, не присылают денег, находят здесь других, русских, молдаванок или живут на две семьи. Это уже не просто отношения, здесь в России у таких смешанных пар рождаются дети. Эта проблема острая и для Таджикистана, и для России.

– Говорят, у съемочной группы были проблемы с миграционной службой? Никого обратно не отправили?

– Они никого не отправили, но выписывали штрафы и даже завели дело, поскольку на съемочной площадке работало много гастарбайтеров. В основном это те мигранты из Средней Азии, которые не имели никакого отношения к кино. Они приехали в Россию давно и живут уже с российскими паспортами. Эти люди жили и работали недалеко от того места, где мы снимали, и мы пригласили их на съемочную площадку как непрофессиональных актеров. А вот съемочная группа, профи, те, кто приехал из Душанбе, Ташкента, Бишкека, – у них разрешения не было. Но как было получить разрешение на работу тому же актеру, которого ты еще даже не утвердила на роль, тем более что ждать эту бумагу нужно в течение года? В ФМС в конце концов закрыли на нас глаза, разрешили нам доснимать.

«Система грантов губит кинематограф»

– Насколько труднее работать с непрофессионалами?

– С непрофессиональными актерами работать несложно, если человек податлив, артистичен, умеет держаться перед камерой. Бывает, что с актером труднее. Просто с профессионалами ты работаешь в одном ключе, ставишь более сложные задачи, а с непрофессионалами – в другом. Но приглашать на эпизодические роли актеров из Москвы, которые будут, например, изображать гастарбайтеров, смешно, хотя бы потому, что для роли нужно знание языка. В фильме «Сынок», который я снимала в Трубчевске, в роли сына героя Виктора Сухорукова снялся местный мальчик. Многие жители Трубчевска сыграли в картине эпизодические роли. Мне нравится работать с непрофессионалами, потому что за их внешностью, за их психофизикой стоит жизнь. Многие актеры, которые успели сделать пластические операции, стали похожи на непонятно кого... Не только женщины, но и мужчины.

– У вас ведь актерское образование? Нет желания сняться в своем фильме?

– Сейчас пишу сценарий для сериала, и мне муж говорит: «Сыграй сама. Пятидесятилетних актрис очень трудно найти». Я отвечаю: «Мне страшно, я бы снималась только у Сергея Герасимова».

– Фильм «Она» снимался на грант минкультуры. Это правда, что денег не хватило, и вам пришлось влезать в долги?

– Да. Я пригласила много непрофессиональных актеров, и из-за этого мы снимали дольше, чем положено. Плюс к этому лето ушло. Но потом мы подключили Сергея Лазарука, в то время он был первым замом председателя Союза кинематографистов России. Он посмотрел материал и нашел деньги, чтобы мы смогли закончить картину. На финальном этапе подключился «Мосфильм», помог с постпродакшн, правда, не бесплатно.

– А как чиновники минкульта отреагировали на фильм?

– Дело в том, что министерство культуры никак не реагирует. Сегодня это организация, которая отвечает за то, чтобы дать деньги, а мы бы потом отчитались, и все. Той системы, которая была раньше, когда отсматривали то, на что дают деньги, – нет. Они пытаются каким-то образом влиять на повестку дня, но у них ничего не получается. Для этого нужно возвращаться к советской системе кинопроизводства – самой лучшей для нашей страны, а не разбазаривать деньги. Министр культуры Мединский сейчас пытается ввести цензуру. Но как можно отцензурировать уже готовый фильм? Хочется спросить: а почему же вы дали деньги «Левиафану» на уровне сценария? Вы что, его не читали? Деньги они дали, а потом, когда фильм уже снят, начинают его ругать! Для того чтобы грамотно отсмотреть материал, надо быть в курсе сценария, понимать, что же этот режиссер снимает. Раньше деньги давали объединению, в котором был худсовет, собирался сценарный портфель, запускали картину, худсовет смотрел пробы, потому что очень важно, кого ты приглашаешь на роль. От выбора актера меняется замысел фильма. Сергей Герасимов, например, пять лет писал сценарий о Пушкине, но не нашел актера на роль и закрыл картину. Раньше уже на уровне материала говорили: «А вот что-то вы советскую власть, кажется, того… ругаете... А это вы на что намекали?».

– А кто были те люди, которые входили в худсоветы?

– Это и Сергей Герасимов, и Станислав Ростоцкий, и Сергей Бондарчук, и Георгий Данелия - лучшие режиссеры страны, умные люди. А что может Мединский? Он некомпетентен в кинопроизводстве. Сейчас у нас экспертное жюри, которое решает, кому давать деньги на кино, состоит из продюсеров, а должно состоять из режиссеров и сценаристов. В нашем деле много вкусовщины. Найдутся люди, которые скажут про худший фильм: «А мне нравится». Сложившаяся сейчас система по распределению грантов просто никуда не годится. Она губит кинематограф. Многие режиссеры даже не понимают, каким образом сегодня распределяются деньги. Они боятся прийти в минкульт со своим проектом. Представьте, на фильм дают 30 миллионов рублей. Раньше это был практически миллион долларов, сейчас меньше. Около трети сметы съедает зарплата, а еще есть налог на эту зарплату. Все услуги очень дорогие, это тоже сговор. Не может цифровая камера стоить такие бешеные деньги. В итоге на оставшуюся сумму люди снимают авторское кино. Так кто плодит невнятные картины, «чернуху», против которой минкульт борется? На выданные минкультом деньги жанровое кино, комедию, сказку, фильм для детей снять трудно. Может быть, еще пять-десять лет назад этих денег было достаточно, но ведь есть инфляция.

«В перестройку многих коллег вымыло из профессии»

– Как вам удается в таких условиях снимать хорошее кино?

– Я не застала советской системы кинопроизводства. Окончила ВГИК в 1986 году, когда началась перестройка и состоялся пятый съезд кинематографистов, тот самый, на котором развалили наш кинематограф, потому что режиссеры захотели сами получать прибыль, как в Америке. Они не понимали, что делают. А ведь раньше, когда картина показывалась, например, в Уфе, деньги от билетов оставались в Уфе. И из этих денег получали зарплату учителя и врачи. Кино было той отраслью, которая кормила страну, в Советском Союзе оно занимало второе место по доходам после водки. Когда все это рухнуло, для врачей и учителей не откуда было взять денег. Многих моих коллег тогда вымыло из профессии, но я за нее цеплялась, как никто. Работала в трех лицах: продюсер, режиссер и сценарист. Пришла в Госкино, подала заявку на документальный фильм «С днем рождения». Мне дали деньги, сто миллионов, чтобы было понятнее, это двадцать тысяч долларов. Но вместо документального я стала снимать игровой фильм. Задала вопрос в Госкино: «А кому будет принадлежать фильм?». Мне сказали: «Тебе». Как это так?! Потом я десять лет была в комиссии минкультуры, которая решает, дать или не дать деньги на производство фильма. Систему, которая сейчас действует, знаю изнутри. Представьте, есть приказ: вы должны подать пачку документов: сценарий, договоры, бумаги из банка – много всего. Плюс ко всему вы все должны перевести в электронный вид. Так вот: в приказе говорится, если этот диск поцарапан или не читается, то они отметают документы. И они не комментируют, почему отказывают. Извините, этот диск может поцарапать кто угодно! И это только один пункт, по которому можно отмести любой фильм. А там их столько...

– В начале карьеры вам помог Никита Михалков. А сейчас поддержка с его стороны есть?

– Он увидел картину «С днем рождения» на «Кинотавре», и она ему очень понравилась. Я расхрабрилась и пригласила его в Каширу представить картину. Он приехал, разговаривал со зрителями в их единственном клубе. Позже он упоминал мое имя в разных интервью, позвал в «3Т», чтобы я сняла на видео его слова про фильм, дал мне денег на копию фильма. И квартиру мне дали от Союза кинематографистов, он подписал письмо. Так что я знаю, что если он что-то обещает, то слово держит. Но потом наши пути разошлись...

– Вы снимаете правдивое, но порой довольно жесткое кино. Вот и о фильме «Ничего личного» есть отзывы, что режиссер совсем не думает о зрителях, каково им смотреть на экран и так переживать. Приходилось слышать такое в свой адрес?

– Дело в том, что эта картина без музыки вообще. Я ставлю зрителя в такое положение, в каком находится герой Валерия Баринова – сыщик, не подсказывая: вот здесь у героев любовь, и пошла лирическая музыка, а сейчас что-то случится — пошла напряженная музыка. Одна треть зрителей воспринимает в первую очередь звук. Это общеизвестный факт. Наверно, поэтому кому-то было сложно смотреть фильм. Но я поставила такой эксперимент и не считаю, что трудная задача, если ты включаешься в фильм, а не смотришь его на маленьком экранчике с перемоткой. «Ничего личного» моя лучшая картина, она была очень сложной в режиссерском плане. Там следователь следит за главной героиней через монитор. На самом деле актер во время съемок смотрел на пустое кресло, и я практически единственная в съемочной группе знала изначально, что будет на экране. Времени объяснять подробно другим не было. Соединить все воедино и увидеть целую картину я смогла только после того, как фильм был полностью готов, то есть напечатана первая копия. Все изображение в чемоданчике следователя – компьютерная графика, которая делалась позже. И если я себе целую картину представляла, то актер – нет, я ему говорила, что он должен видеть в мониторе. Картина просчитывалась заранее. Потом мне многие друзья режиссеры звонили и спрашивали: а как ты это делала? Потому что те, кто занимается съемками, понимают, что это трудно сделать, особенно на кинопленке.

«Раньше кино можно было снять по газетному очерку»

– Вы как-то сказали, что мечтаете переснять фильм «Журналист» Сергея Герасимова. Планы не изменились?

– Когда Герасимов снимал «Журналиста», он год провел в издательстве «Известий», узнал эту жизнь изнутри. Сейчас очень сложно попасть в тот же президентский пул, чтобы понять, как там все работает. Чтобы браться за тему, эту тусовку надо знать. Если в советские времена можно было по газетному очерку снять кино, о характерах, то сейчас мы не видим этих человеческих историй, их очень мало. Хотя история «Журналиста» злободневная. Москвич из пула, или он должен попасть в пул, но его для начала отправляют в деревню и там он влюбляется в обычную деревенскую девушку. Хотя… сейчас для этого в деревню не отправляют. Но, может, он приехал туда просто рыбу половить.

– А что сейчас снимаете?

– Я собираюсь снять документальный фильм о Герасимове, в 2016 году будет 110 лет со дня его рождения. Это мой учитель. Он был педагогом, режиссером, общественным деятелем, депутатом, борцом за мир и к любому делу подходил ответственно, для него это были не просто должности и звания. К нему стояла очередь из режиссеров, чьи картины запретили, и он помогал эти картины открыть. Когда он умер, у него в сейфе на киностудии нашли картину «Комиссар» Александра Аскольдова, которую он сохранил. Если бы не Герасимов, никто б эту картину не увидел, было приказано сжечь негатив. Герасимов был тем человеком, который доносил проблемы киноотрасли до власти, которая была некомпетентна в вопросах кинопроизводства. Сейчас у нас нет кинематографистов, которые могли бы заменить его. Могли бы многие, и Говорухин, и Михалков, как приближенные к власти. Но, видимо их не слушают.

– Что из новинок кинопроизводства произвело на вас впечатление?

– В последнее время люди стали меньше смотреть кино, и я не исключение. Может быть, это связано с развитием социальных сетей, больше времени проводишь там. Я как идеалист снимаю кино для зрителя в надежде, что хотя бы несколько человек мой фильм изменит к лучшему. Я в это верю. Но увы. Наступил век потребителя. Когда мы учились, слово «мещанин» было ругательным. Знаете, какой девиз мещанина? «Урвать для себя»! У нас сейчас победили мещане. А тогда на слуху были Шукшин, Высоцкий, светочи культуры.

– Они все не очень хорошо закончили.

– Потому что сердце не выдерживает, когда берешь на грудь земной шар! Жалко свое сердце – иди, торгуй на рынок. Мне иногда хочется сказать: вы должны беречь нас, идеалистов. Когда пишу сценарий, все представляю себе в идеале, как хорошо могло бы быть. А во время съемок все начинает рушиться. Легко сказать: снимайте патриотическое кино! Мне, например, предлагали, написать сценарий про Менделеева. А как его быстро напишешь? Нужно понять, что он за человек, посидеть в архивах. Не про таблицу же снимать. Это время никто не оплачивает. В итоге я слышала, кто-то быстренько написал… Сейчас многие педагоги говорят: «Задача режиссера – самовыразиться». Мне все время хочется возразить: а кому твое самовыражение нужно, если ты безмозглый человек? Пожалуйста, самовыражайтесь, если у вас такая задача в кино, только не за государственный счет! Я не диссидент, я государственник. Знаю, что власть в России никогда не любили - ни при царе, ни при советской власти, ни сейчас. Но я никогда не уехала бы из России. Мне хочется изменить мир, я с этим посылом живу и работаю.

Вероника ПОЛЯНСКАЯ.