Растерзанные в клочья режиссером

Зритель, знакомый с вечно актуальной пьесой по школьным урокам литературы и спектаклю Театра сатиры, был, мягко говоря, озадачен. Постановка петербуржцев нисколько не напоминала классическую: настолько нестандартно подошел к гоголевской пьесе художественный руководитель театра Валерий Фокин. Александринская версия произведения Гоголя запросто может повергнуть в ужас школьных учителей литературы. Впрочем, труппа уже пережила судебный прессинг - чета питерских пенсионеров подала в Куйбышевский районный суд Санкт-Петербурга иск к "Александринке" с требованием возвратить деньги за билеты и взыскать с руководителей культурного учреждения моральный ущерб в 10 тысяч у.е., нанесенный недобросовестной режиссурой. По мнению истцов, указавшие на афише имя Гоголя намеренно желали ввести потребителей в заблуждение.Хрестоматийность в спектакле вытравлена напрочь. Многие из зрителей тоже ушли в твердой уверенности, что этот "Ревизор" и не Гоголя вовсе. Что говорить, когда отдельные фрагменты текста зритель: слышит впервые: в версии 1926 года пьеса была скомпонована заново из многочисленных авторских редакций. Но дело не только в эксперименте с литературным материалом, но и неожиданных режиссерских находках: шокирующей актерской пластике, непредсказуемых паузах, прописанном с чистого листа ритмическом рисунке текста, и, как итог, - сместившихся акцентах.Первое действие идет на фоне увеличенного до размера декорации гоголевского наброска - эскиза декорации к первому действию. Перед Городничим полулежит на стульях чиновничье сонное царство - наполовину мучимое похмельным синдромом, наполовину пьяное. Городничий в тапках на меху вяло и как бы между прочим докладывает клюющей носом компании о приезде ревизора. Задник-баннер шатается - в такт с ним покачиваются все действующие лица и взгляд зрителя заодно становится пьяно-размытым.В следующей сцене Бобчинский и Добчинский (Владимир Миронов и Владимир Лисецкий) не только норовят все сказать в унисон, но и умещаются вдвоем на одном стуле. Бобчинский свою речь заготовил заранее и читает по книжечке нараспев, как на проповеди, убаюкивая и без того сонных чиновников. Но это лишь хмельное затишье перед бурей.Рисованная "декорация" уступает место деревянной мейерхольдовской конструкции трактира, приютившего Хлестакова и Осипа. У Виталия Коваленко в роли Хлестакова и в помине нет той манерно-светской легкости, сыгранной Мироновыми (Андреем в спектакле Плучека и Евгением в фильме Газарова). Александринский Хлестаков лыс как, собственно, и Осип и перед нами предстает эдакий дуэт головорезов. Будто у загипнотизированных, Хлестаков вытягивает у чиновников кошельки, а у доченьки (Елена Зимина) и маменьки (Светлана Смирнова) ему аж даже сережки удается выковырять (излишне, нужно заметить, демонстративно). Причем все эти преступные манипуляции сопровождаются мошенником пассами в духе чумаков-кашпировских. Заморочено-ошарашенные первые лица городишка уже начинают видеть, причем в реальном режиме, описываемый с таким яростным красноречием петербургский дом - с колоннами, лепниной, позолоченными изразцами, зеркалами и люстрами. Все это фантомное роскошество в виде декорации спускается откуда-то сверху. Фокин идет даже дальше Мирзоева, который делает своего Хлестакова - Максима Суханова - уголовным авторитетом. Агонизирующий лже-ревизор здесь фигура жуткая, почти дьявольская, прямой наследник сологубовского Передонова. Сцена велеречивого словоблудия превращается Фокиным в приступ самой настоящей белой горячки распоясавшегося Хлестакова, а мастерская игра со светом и потусторонние звуки живого хора лишь подчеркивает инфернальность происходящего. Фигура Хлестакова смотрится еще более агрессивной и зловещей на фоне мягкотелого, неуверенного Городничего, сыгранного Сергеем Паршиным. Гротесковое животное, Хлестаков до мерзости отвратителен, когда изрыгает на головы дам городского главы разжеванную капусту - почти как Дьявол-Николсон вишни в "Иствикских ведьмах", а потом загибает тех же уездных барышень, как хочет - в прямом сексуально-акробатическом смысле.Попрощавшись с Хлестаковым, Городничий в фантазиях празднует уже будущую свадьбу своей дочери. А вокруг клокочет дикий шабаш сюсюкающих и визжащих кикимор-чиновников с женами, причем все они враз "облысели". Но мираж тает: колонны уплывают вверх, а опозоренная семья застывает на устоявших постаментах символическим памятником собственной глупости. Неудавшаяся же невеста Мария Антоновна превращается в финале в: Офелию - сошедшую с ума и поющую пронзительно-грустную песенку.Вопреки театральной традиции чиновники Фокина замирают на лестнице перед дверью настоящего ревизора, а не в финале, когда обычно и происходит немая сцена. У Фокина Городничий снова собирает чинуш и: спектакль начинается сначала - бесконечный хоровод действа замыкается.Актеры в спектакле существуют отнюдь не свободно, а беспрекословно подчиняясь стальной даже не руке, а кулаку постановщика. Это спектакль режиссерский, но не актерский, потому нет здесь места для исполнительской импровизации. Но весь актерский ансамбль отдается на растерзание режиссеру почти без остатка.После "Ревизора" стало понятно, что выше этой постановки театр на уфимских гастролях не прыгнет и уже ничем зрителя не удивит. Мало того, еще один привезенный спектакль - "Пигмалион" - донельзя разочаровал своей простоватостью и бесхитростностью. В добротной и самой что ни на есть академической постановке по Бернарду Шоу на сцену вышла в основном старая гвардия Александринки. Тетки с размытыми телесами и лицами, которые так органично гримасничали в последней картине "Ревизора", в "Пигмалионе" предстали во всей своей "красе", беззастенчиво кривляясь и зубоскаля уже, что называется, не в тему. Спектакль больше подошел бы для заштатного ТЮЗа, по крайней мере, немногочисленные дети, приведенные родителями на спектакль, воспринимали все происходящее на сцене очень живо и веселились от души. По атмосфере спектакль напомнил пошловатую оперетку, правда, где не поют и не танцуют. И очень уж не правдоподобными показались чувства Элизы (Юлия Соклова) к Хиггинсу (престарело-потасканный актер Николай Буров).Зато рассчитанный на провинциального зрителя, охочего до мелодраматичных историй, спектакль попал в яблочко. Тут тебе и "продолжительные овации", и "долго не хотели отпускать актеров".Дмитрий СТЕКОЛЬ. в Уфе> от 22.06.05 г.