Земфира выросла из амплуа девушки с гитарой

Земфира смахивала с клавиш горстки пыльных степных жучков, произносила ограждающее: “Красивых песен тут у вас звучало мало. Пожалуй, спою одну такую!..” Питерский концерт в Ледовом длился, казалось, очень долго (на самом деле каких-то 2,5 часа) и выглядел немного холодновато-отстраненным (от фанатеющей толпы). Но был заполнен глубокой драматургией, имя которой Музыка. День рождения Земфира справила так, как хотела — с сигаретой в руке и бокалом коньяка на сцене.В тесной Горбушке фанаты получили все что хотели: теплый, густой концерт.Конечно, Земфире хотелось сделать предновогодний подарок — поклонникам и себе. Потому полуторачасовое действо было соткано из огромного куска позитива, а отличное настроение девушки передавалось каждому пришедшему, даже язвительным мизантропам (если таковые здесь имелись).Земфира показала Москве осознанно и четко сменившийся приоритет: исчезла девочка с гитарой, есть девушка за клавишами. (Впрочем, эта фабула всегда была ей ближе.) Две трети концерта Земфира провела за этим сильным инструментом, меняя позы и темпоритм, ставя рядом коньяк, смешно поджимая на табуретке ножки, как на жердочке. Оставшуюся треть времени носилась по сцене, как чертенок. Прыгала по барабанному подиуму в красном новогоднем колпаке. И — кульминацией разрушения барьеров отстраненности — нырнула-сиганула с авансцены в толпу, на руки опешивших фанатов. Что могло остаться от Земфиры после такого погружения в поклонниц — страшно даже представить! Впрочем, обошлось: слегка повцеплялись в бока и живой-невредимой, в одежде, вернули на сцену.В Ледовом дворце на сольнике в ноябре была размашистая музыкальная драма с живой интерпретацией глубочайших электронных баллад последнего времени (“Любовь Как Случайная Смерть” и “Так И Оставим”), с “по-взрослому” переаранжированным хит-багажом (от “Синоптика” до “Мачо”) — в приджазованном и обальтернативненном варианте — не для девочек-фанаток с розовыми шариками. Эта история для очень зрелых людей. (Не по возрасту, кстати, а по опытам души.)В Горбушке расстояния уменьшились. В забитом до переаншлага зале все казалось простым и доступным. Под “Так И Оставим” колбасились, как под “Прогулку”. “Блюз” и “Самолет” принимали как главные шлягеры года. Ломаность форм усугубляла глубину восприятия. Отсюда вывод: публика захотела настоящей музыки наконец-то. И в этом — черта наступившего нового времени.