Александр Балуев ответит за вселенскую жуть

Плохой русский

- Зачем испортили свою фильмографию ролью отъявленного злодея? – интересуемся у актера.

- Курыло вряд ли испортил бы мне биографию. Я и прежде играл столько незабываемых героев, которые могли бы это сделать и до Курыло. А в этом фильме мне было очень интересно поработать, потому что я никогда не снимался в фэнтези, но сам такие фильмы смотреть люблю. В общем, эти два аргумента стали решающими. В Курыло сложно найти что-то от человека, потому что, как мне кажется, это и не человек вовсе. Это некая субстанция зла, ненужной, негативной энергии, которая своим присутствием в картине оттеняет что-то положительное и ассоциируется именно с темными силами. Это нужно для конфликта.

- Какой образ зла рисовали в своем воображении?

- Я понимал, что это должно быть что-то очень страшное, какая-то жуть. Явно не образ прекрасного белокурого юноши. Для меня это сгусток негативной энергии, расплавленная жуть. Наверное, я был недалеко от истины.

- На съемках фильма «Запрещенная реальность» чувствовалось, что создается именно фантастика?

- Безусловно. Ничего смешного на съемках не было, так как это не комедия. Когда моего героя пронзают штыри, компьютерщики меня двигали, ставили на мне какие-то знаки. Еще просили застыть на месте. А я думал, стоило ли учиться, заканчивать МХАТ, изучать историю театра, чтобы вот так стоять столбом? У них были свои, непонятные мне технологические прибамбасы. Я не интересовался особенно, что это и для чего. Меня просили сделать, я делал.

- Эти съемки напомнили ваш голливудский опыт?

- В Америке, как ни странно все было реальнее. Там мы летали на тросах на 12 метровой высоте. Весь павильон изображал некую планету. Все взрывалось, из-под нас вылетали пенопластовые комья. То есть там было осязаемо, больше действия не компьютерного, а физического.

- В Голливуде вы сыграли первого положительного русского героя…

- Первого и единственного. Наверное, я не голливудский актер, и приложил тогда мало усилий для того, чтобы там закрепиться. Может быть, тогда я решил для себя, что не буду работать в Америке как артист, который туда переехал и работает. У меня была возможность, а желания и потребности - нет. Мне поступали после «Миротворца» и «Столкновения с бездной» другие предложения, но все они были очень плохими – то каннибала нужно было сыграть, то еще какую-нибудь гадость. Я понял, что ни мне, ни любому другому русскому артисту, ничего иного там не предложат.

- Фиксируете количество сыгранных ролей?

- Мне это не интересно. Сейчас один известный кинокритик делает свою программу на телевидении. Собирается один из выпусков посвятить мне. В редакции посчитали мои роли. Нормальное количество набралось. Только из этого огромного количества можно оставить где-то штук десять.

«Военным меня сделало кино»

- В 90-х у вас был риск застрять в амплуа настоящего, крутого мужика?

- А так и произошло, в какой-то степени благодаря телевидению. Я снимался в разных картинах, но люди видели меня только в погонах несколько лет подряд, потому что так была составлена телевизионная сетка. Фильмы Юры Грымова не показывали, про Тодоровского я вообще не говорю – очень редко, раз в пять лет. А вот «Спецназ», «Благословите женщину» очень часто показывали. И получалось, что я играю только военных. Люди это видели, и я тоже. Тогда я сказал себе – все, военных больше не играю.

- Для вашего отца роли военных были наверняка приятны…

- Да, папа хотел, чтобы я стал военным. Он никогда не показывал, что расстраивался, потому что я выбрал другую судьбу. Но своими ролями я отдал ему дань, и он захватил немного этих моих побед.

- Актерство – это от мамы?

- Не напрямую. Она просто очень любила оперу и оперное искусство. Во время войны мама жила в Куйбышеве, куда приехало правительство и, соответственно, весь театр. Большой тоже. Она ходила туда постоянно.

- Вашей дочери в этом году исполнится шесть лет. Какое кино она смотрит?

- Мне хочется, чтобы она как можно дольше оставалась в сказке. Каждый раз на новый год я переодеваюсь в Деда Мороза и подхожу к окнам нашего дома. Близко стараюсь не подходить, потому что боюсь, что она меня узнает и перестанет верить в то чудо, которое она ждет, как и все детишки. А что касается кино, я ей пока не показываю детских и взрослых фильмов, она смотрит только мультфильмы.

- Большую часть времени проводите в России?

- Да, конечно. Я и сам здесь, и очень хочу, чтобы дочка свои годы провела здесь. Как будет дальше, я не знаю. Вполне возможно, что позднее волевым решением мы отправим ее в какую-то нейтральную страну. Даже не то, чтобы отправим, а просто будем ее готовить к тому, чтобы она не была так привязана, как привязан я к своей стране или моя жена к Польше.

- Жена скучает по Польше, ей сложно жить в России?

- Очень сложно. Сказываются совсем другой менталитет, другие отношения между людьми. Все это ей довольно сложно воспринимать.

- У вас православная, патриархальная семья?

- Моя жена католичка, а что касается меня, я не назвал бы себя очень верующим человеком. Конечно, я соблюдаю некоторые традиции, и рад бы следовать всем обетам, но у меня попросту не получается. Например, я ни разу в жизни не постился. Я не могу - работаю много. Нужно либо работать, либо поститься. Пост ведь не случайно издревле соблюдается после жатвы, когда люди расслабляются. Они собирали урожай и потом могли позволить себе некоторое количество недель ничего не делать. Я не могу позволить себе долго ничего не делать. Я должен работать, ездить на гастроли. Не так давно мы играли два спектакля подряд. Если бы я постился, после этих спектаклей наверное и кончился.

«Сколько я стою, решаю сам»

- Дом на Рублевке – это дань престижу?

- Не совсем на Рублевке, а немного в стороне от нее. Когда я был маленьким, моя семья снимала здесь дом. Это было лет тридцать назад. Тогда в этой местности в день проезжали две-три машины. И никакого престижа не было. Даже магазинов не было, не говоря о ледовых дворцах и супермаркетах. Когда я захотел уехать из города, у меня просто не было другого места для выбора. Я хорошо помнил свои детские ощущения от этой части Подмосковья. Поэтому я и купил себе здесь участок земли и построил на нем дом.

- Вы не типичный житель Рублевки?

- Совсем не типичный. Мне просто нравится здесь жить, у меня есть здесь свои любимые места. Но это не места для тусовок.

- В кризис многим актерам приходится занижать свои гонорары. Вы тоже теряете?

- А у меня другой выход – я просто не снимаюсь. Совсем не потому, что я такой особенный, но я могу себе позволить не сниматься. Для меня кино с какого-то времени перестало быть способом для существования. Продюсеры горят желать снизить гонорары, а я не даю им такой возможности. Они пытаются, а я просто отказываюсь. Думаю даже не о себе. Ведь опустить планку очень легко, а вот подниматься тяжело. И я считаю, что, потеряв сейчас, люди приобретают нечто большее для будущего понимания оценки самого себя. Не могут ни кризис, ни продюсеры определить, сколько ты сейчас будешь стоить. Не им это решать. Это решает зритель, который ходит на определенные фильмы. А чтобы зритель все-таки пошел в кино, артисты для этого кое-что делают, и делает очень немало.

- Статус статусом, но сниматься-то хочется?

- К счастью, в кризис появляется не так много ролей, которые очень хочется сыграть. По крайней мере, для себя я пока таких не вижу. И потом – кризис-то не вечный, он когда-нибудь закончится. Я надеюсь, что со временем появится сценарий, от которого мне не так легко будет отказаться.

- 50 лет – это повод подводить итоги?

- Для кого как. Я не стал на юбилей арендовать Кремлевский дворец. Я уехал в Сочи, который очень люблю, сыграл там спектакль. Так я отметил свой юбилей.

- Планируете, что будете делать в ближайшие пять лет?

- Что касается работы, то не знаю. Наверное, нет ничего, что я не сделал бы в профессии. А что касается жизни, то я очень хочу хотя бы пять лет посвятить дочери. Дать ей самое главное, что, как я считаю, должен дать отец дочери – это любовь. Больше ничего. В принципе, все остальное она приобретет сама или ей помогут. Но вот настоящую отцовскую любовь ей не даст никто.

Ксения ЛАПТЕВА.