Владимир Меньшов: «С американским кино мы тягаться не можем»

«Я искренне люблю комедию»

- Владимир Валентинович, в последнее время вы чаще всего снимаетесь в комедиях. Насколько легко идете на такие роли?

- Я нечасто снимаюсь в комедийных ролях. Пожалуй, первым был фильм «Где находится нофелет?». Я вспоминаю эту картину с удовольствием. Это было тогда довольно смелое предложение сняться в комедии, и я охотно на него согласился. Я искренне люблю комедию! Более того, я смотрю на свое собственное творчество и замечаю, что и сам снимаю с каким-то комедийным уклоном. Скажем, успех «Москва слезам не верит» в немалой степени объясняется тем, что там сочленены два этих самых популярных жанра: мелодрама и комедия. И там смеются даже больше, чем плачут, что очень выигрышно для мелодрамы. Поэтому я и сам люблю такие роли.

- Что вас привлекает в комедийном жанре?

- Как-то у Горького прочел такое высказывание: «Не могу начать описывать человека, пока не разгляжу в нем что-то смешное». И я абсолютно согласен с этим подходом к творчеству: пока я не разгляжу в сцене что-то смешное, она у меня не идет. А когда я нахожу эту комедийную интонацию или, скорее, мягкую улыбку, то все сразу получается. Поэтому я охотно взялся за роль в фильме, думаю, что это будет смешно. Например, в одной из моих последних работ - «Любовь-морковь-3» - есть какая-то легкость, изящная легкость. Красивый замысел, хорошие актеры и, так сказать, незагруженность съемочного процесса, когда всем весело, все резвятся, играются. Может быть, зрители сейчас этого и ждут.

- Понравился ваш персонаж?

- Я играю папу Гоши Куценко, который не появляется в предыдущих частях фильма, такой насквозь военный человек из провинции, приехавший в командировку в Москву на несколько дней. Здесь он встречает свою нелюбимую сватью, тещу моего сына, с которой у нас отношения, так сказать, еще со времен свадебного церемониала не дружеские. Она считает меня мужланом и солдафоном, а я ее – мымрой музейной, потому наши отношения не складываются.

- Вы играете две роли – отца героя и самого героя Гоши Куценко. Что общего между вами и Гошей?

- Мы с Гошей пытались подглядеть друг у друга пару наиболее типичных жестов, но потом пришли к выводу, что и не слишком это важно и нужно. Ведь в кино часто родственников играют разные актеры, и ни у кого не возникает чувства, что выглядят они неестественно.

- По сценарию у вас два внука. Строгий ли вы дедушка?

- К великому сожалению, не имею возможности часто с ними видеться: у всех свои дела, и для того, чтобы с ними встретиться, надо, чтобы и я был свободен, и они уроки сделали. Тем не менее, какой-то ритуал существует: раньше виделись более часто, по воскресеньям мы старались собираться на обеды у нас дома, они живут рядом с нами, поэтому это не так сложно. Вообще, я не строгий дедушка. Я не растворяюсь в детях, но со своими мне легко общаться.

«Трения между зятем и тещей – анахронизм»

- А насколько та семья, которая есть в этом фильме, похожа на реальную?

- Постоянное трение между тещей и зятем сохранились лишь в анекдотах, а в реальности уже давно ушли в прошлое. Изначально все это рождалось от какого-то очень близкого соприкосновения, ведь люди жили тесно, вместе. А сейчас разбегаются… Молодые уже выбегают из дома довольно рано и заводят свои романы, это не под контролем родителей происходит, поэтому родительский выбор стал весьма уже второстепенен в семейной жизни. Мне кажется, что в целом все эти рассказы о враждебных отношениях – это уже анахронизм.

- На чем держится крепость вашей большой семьи?

- Как сказано в послании апостола Павла, если у вас все правильно построено, дело делаете правильно, но нет любви, - то это все кимвал бряцающий. В семье все должно быть скреплено любовью. Если смотреть на это с чисто юридической точки зрения: кто больше вложил, а кто меньше, то ничего не будет. А любовь предполагает и необходимость идти на уступки друг другу, и определенную мягкость.

- Чем, по-вашему, важен юмор в жизни?

- Природа юмора у каждого человека отличается, но юмор всегда объединяет. Когда ты обнаружил, что человек смеется над тем же, над чем и ты, когда в компании по поводу какой-то шутки, анекдота или события одновременно с кем-то переглянешься и чувствуешь, что ты одинаково с ним оцениваешь, – это крайне объединяет людей. Можно взять такой пример: Гайдай и я - у нас разная природа. У него эксцентрический юмор, но великолепный! Я был в свое время просто возмущен нападками чистоплюев-критиков и коллег по кинематографическому цеху на фильмы Гайдая. Но у меня в картинах другой юмор, другое мне смешно, из других точек высекается этот юмор, но, тем не менее, думаю, что мы бы с Гайдаем над одним и тем же смеялись. А что-то, я уверен, он бы критично оценивал: он человек такой прямолинейный и резкий в оценках, я сталкивался с этим: «Что вы, ребята, это совсем не смешно и неинтересно», - говорил он. С моей точки зрения, «Любовь-Морковь» - хорошая комедия.

- А было ли на съемках картины такое, что вам пришлось делать впервые?

- Был замечательный интересный кадр, когда в военном штабе герой Говорухина на мне демонстрирует новый бронежилет, меня ставят к стенке… И я легкомысленно говорю: зачем дублеры, что тут особенного, давайте я сам снимусь в этой истории. Они на меня посмотрели с некоторой растерянностью: что, сами согласны? А почему нет? Что в этом такого? Начали готовить эту сцену, рассказывают мне, предупреждают, что когда дернет – главное не сломать позвоночник… По сценарию пуля попадает в меня, меня отбрасывает в стену, стена рушится, я падаю. Короче это длилось часа полтора, а снять можно только один дубль.

- Как вы на это решились?

- Когда меня, наконец, поставили, уже начал волноваться. Все это поставили, и по команде «пли» все получилось. Это было радостно! Съемка шла таким образом, что происходит выстрел, я отлетаю, падаю, а по переднему плану продолжается разговор Говорухина со штабистами, сцена еще длится минуты две, а все замерли – неизвестно, что со мной там, потому что на меня посыпались кирпичи, стена обрушилась, и я лежу под обломками. Но потом я начал шевелиться и вставать. Причем нужно, чтобы все поучилось в одном кадре. В общем, получилось. Я очень гордился, что это сделали без дублеров, прямо на мне!

«Не люблю смешивать актерскую и режиссерскую работу»

- Насколько сильно ваше желание вмешаться в режиссерскую работу на площадке?

- Не сильно у меня такое желание, не сильно. Я прихожу на съемочную площадку играть свою роль и не лезть в режиссуру. Но, к сожалению, случаются спорные ситуации, правда, к этому фильму это не относится. А вообще я неоднократно сталкивался с тем, что меня позвали на роль не без тайной мысли, чтобы я чуть-чуть подмогнул режиссеру. Меня это немножко угнетает, это странно, потому что я актер, и вдруг я начинаю выходить и командовать: давайте здесь вот сюда поставьте камеру. Меня провоцируют, откровенно говоря, но я не люблю смешивать актерскую и режиссерскую работу. Но, с другой стороны, я знаю, что кого-то из режиссеров останавливает тот факт, что я тоже режиссер.

- Как режиссер и продюсер, как оцениваете перспективы современного кинематографа?

- Оснований для оптимизма я не вижу, ибо кинематограф в целом и даже отдельные фильмы, пожалуй, за исключением таких фильмов как «Любовь-Морковь», не возвращают вложенных в них денег. Кинематографа, который в свое время был кормильцем здравоохранения и образования, не существует. Это проблема всех стран, но на западе его, по крайней мере, подкармливают: и в Дании, и в Италии он уже не приносит таких доходов, но он становится как опера - престижно иметь оперу в столице государства! В оперу вкладывают огромные деньги, ставят дорогие спектакли, приглашают примадонн со всего мира, платят им сумасшедшие гонорары, и это никогда не возвращается, но это престиж государственного уровня.

- Считаете, что кинематограф является тем, что можно отнести к престижу российского государства?

- В нынешнем виде нет, но, тем не менее, возникают амбициозные проекты, и их поддерживают именно с позиции престижа государства. Михалкова поддерживают именно потому, что он убедил: этот фильм изменит мировой взгляд именно на наше участие в войне. Наши старые фильмы о войне не работают, забыты. С этим же посылом Федор Бондарчук будет снимать, и аргументы будут звучать такие же.

- Чего не хватает современному российскому кино, чтобы стать всенародно любимым?

- Нельзя ничего сравнивать с теми временами, мы перешли в другое состояние. Появление DVD и интернета резко изменили ситуацию, американское кино влияет на мировой кинематограф. По сути дела, сегодня кинематограф ушел от объяснения людям проблем общества, в котором они живут, он стал глобальным, международным. И американское кино тоже свое общество не исследует, кроме немногих фильмов, которые тоже не оправдывают и не возвращают вложенные деньги. Оно поставляет технически совершенные и яркие сказки, фэнтези.

- С американским кино нам тягаться бесполезно?

- Кино стало развлекательным, но как только мы вписались в тему американского кино, мы стали неинтересны и ушли из этого сектора кинематографа, потому что мы не можем с ними тягаться. Посмотрите, небогатые страны, которые не претендуют на масштабное высокобюджетное кино, поставляют раз за разом очень достойные картины. Если у нас сейчас не происходит такого возрождения неореализма, то, скажем, Иран регулярно делает очень человеческие, теплые истории. Вообще, в арабских странах есть какие-то наметки явно малобюджетных картин, которые пытаются коснуться струн национального характера. Хотелось бы верить, что и наш кинематограф придет к этому, вернется к истокам.

Ксения ЛАПТЕВА.