Прокол морфием. Новым фильмом Алексей Балабанов снова ужалил и зрителей, и критиков

Новый фильм «Морфий» поставлен по сценарию покойного Бодрова, с которым Балабанова связывала не только совместная работа, но и дружба. Материал, написанный на основе одноименного рассказа и автобиографического цикла «Записки юного врача» Михаила Булгакова, Сергей хотел ставить сам, но так и не успел. Для многих поход в кино станет поводом прочитать рассказы Михаила Афанасьевича. Узнают хотя бы, что булгаковское творчество не ограничивается обожаемой страшеклассницами «Мастером и Маргаритой», есть много других произведений. Однако по секрету скажем, что рассказы Булгакова - не лучшая часть его творчества. Да и создать что-то более кричащее, впечатляющее, стильное, зрелищное и глубокое, чем «Морфий», Балабанов еще успеет. В целом, если вы хотите увидеть что-то яркое и интересное, не свойственное тем фильмам, которые являются легким фоном для телефонных разговоров, поедания попкорна и засосов на последнем ряду, то эта картина для вас. При этом вы должны быть готовы перенести местами грубое и отвратительное зрелище с мясными медицинскими подробностями. А уж о засосах на время сеанса и вовсе придется забыть.

Как правило, большинство зрителей забредает на заслуживающее внимание кино случайно – может быть, просто потому, что на блокбастер закончились билеты. И есть среди этой серой массы такие особи, которым родители в воспитании отказали, а подворотни - нет. Дерзкие и злобные, пропитанные тупостью и наглостью, они полны желаниями загадить и окружающий их мир. Этот был еще и грязный - с лоснящимися от немытости волосами. Он очень гармонично смотрелся на фоне дремучих и диких больных - пациентов демонстрируемой в «Морфии» глухой провинциальной больницы, куда в 17-м году приезжает практиковать молодой врач Поляков (Леонид Бичевин, дебютировавший в «Грузе 200»). И фильм перенасыщен физиологическими подробностями - вентиляция легких рот в рот, сделанная умирающему крестьянину, которого только что рвало в судорогах, ампутация ноги, словно прошедшей сквозь мясорубку, разрезанное детское горлышко, роды с неверным поворотом ножки младенца и выходом из заветного места куклы стоимостью двадцать тысяч долларов.

После всех этих сценок анатомического театра в зале слышно лишь еле заметное: «Жесть, вот жесть!». Вроде слова заветного, вместо старорусского «чур, меня, чур». Так теперь у нас принято выходить из шокового состояния - произнес «жесть» - и уже не так страшно.

Апофеоз – послепожарная сцена, когда в больницу привозят погорельцев – доброго барина (Сергей Гармаш был приглашен на эту роль после того, как отказался Никита Михалков), его родню и верных слуг, спаленных собственными крестьянами. В руках помещика, превратившегося в головешку, - икона – первое, что он схватил, спасаясь из огня.

Время в этой картине революционное - снежная осень 1917 года. Люди уже лишились царя в феврале, по ходу фильма приходит и Красный Октябрь. Но глубинку поначалу не задевают столичные перевороты.

- Лекарств у нас много - на несколько революций хватит, - хвастается только что приехавшему в глубинку молодому доктору фельдшер в исполнении Андрея Панина.

Время тут мерзлое, как ранняя зима, движения скованы, события заторможены, пространство мертвое. Есть лишь спасительный остров больницы посреди снежного моря. Сюда невежественные крестьяне обращаются часто в самом крайнем случае, когда медики ничем помочь уже не в состоянии. Дикий народ врачам не доверяет, верит только в приметы, да бабкам-повитухам, которые младенцев из материнского чрева выманивают сахаром. Больница - последняя надежда, куда привозят людей в тяжелейшем состоянии и бросаются в ноги врачам: «Спаси!!!», при этом, не давая согласия «резать» больного.

Страна готова к кошмарам революции, потому, что уже давно окунулась во тьму. Крестьяне привыкли поступать бездумно, а потом каяться и в ноги падать. Низшие классы не умеют читать, но оружие дает им столь сладкую власть над остальными. Господа способны вести умные беседы, говорить красивые слова, но не действовать. Морфийная наркомания, алкоголизм, оргии - все это вполне привычно. Человеческая жизнь не имеет ценности. Чужая смерть - это не причина, чтобы отказаться от совокупления или от просмотра комедии в синематографе, а уж приобретение наркотика - это вообще гораздо более важная вещь, чем чье-то существование в этом мире.

Главный герой поначалу ведет сражение за каждого из своих больных, но подсаживается на морфий. И вот уже операция подождет - молодому доктору нужен укол. Наркотик захватывает вначале его, а потом и его любовницу - сестру милосердия (великолепно сыгранную Ингеборгой Дапкунайте), которая начинает колоться в знак солидарности с любимым.

Балабанов еще в картине «Про уродов и людей» показал себя как блестящего стилизатора, умеющего воссоздать эпоху конца ХIХ - начала ХХ века. Строения, обстановка жилых комнат, больничных палат и операционной, вплоть до уборных – четко продумана от общего фона до деталей. Ты словно погружаешься в историю - вот граммофон, вот черные фоторамки тех лет, вот унитазы (у господ они тогда уже были), вот ушат для мытья и, соответственно, откровенная демонстрация нагих тел.

В этой картине вообще много моются. Это что-то вроде сакрального акта – омовения, очищения от грязи больницы, нечистот дремучего и больного окружающего мира. Герой, поначалу, как и подобает врачу, чистоплотен - посылает всех мыть руки перед операцией, обрабатывает место для уколов спиртом. Но потом, когда сильно привыкает к наркотику и ломка нестерпима, забывает обо всем и колет морфий прямо сквозь одежду.

Музыка тех лет в этом фильме льется из граммофонов или исполняется на рояле. «В бананово-лимонном Сингапуре…» то и дело затягивает Вертинский. Это что-то вроде попсы того времени - еще один символ упадка, развала и бездумного болезненного существования.

Балабанов не обошел и сексуальную тематику. Любовь здесь такая же больная, как и весь показанный мир. Есть модная по тем временам проститутка в стиле декаданс, которую из-за сцены орального секса отказалась играть Рената Литвинова и исполнила сербская актриса. Есть становящаяся наркоманкой сестра милосердия Анна Николаевна - все они катятся преисподнюю вместе со страной. Впечатлила актриса, сыгравшая маленькую роль спасенной доктором девушки. Выжив и восстановившись после ампутации ноги, она, настоящая русская красавица с толстенной косой до попы, приходит к доктору. Видно, что влюблена в своего спасителя, но какое дело до искренних чувств разваливающемуся наркоману-морфинисту?

Авторская версия атмосферы того времени, философские вопросы о ценности жизни и любви, новая художественная демонстрация того, как отвратительны наркотики – это то, что автору удалось. По крайней мере, фильм, где нет ни грамма назидательности, «работает» гораздо действеннее, чем убогие антинаркотические проекты и навязчивая социальная реклама.

Не знаю как в других городах, но в столице Башкирии «Морфий» зрителям «вкалывают» очень дозированного – три-четыре сеанса в день и в афише не каждого кинотеатра вы найдете название детища Балабанова. Что ж, это дело кинопрокатчиков – решать, чем потчевать массового зрителя. И без них этот фильм найдет свою публику и займет особое место в галерее достойных образцов российского кино.

Евгений КОРНИЦЫН.