«Один сын на СВО, другой в коме. Как дальше жить?»: как уфимка борется за своих детей
— Он никому ничего не сказал. Я была после суток, пошла в парикмахерскую, девушка мне звонит его и говорит «ну пошел», — Ирина Яковлева вспоминает день, который изменил ее жизнь и жизнь ее сына навсегда. — Ему позвонили из военкомата 27 сентября и сказали явиться. Он как человек обязательный поехал — надо, значит, надо. Не дали ни одного дня проводить, на следующее утро, в семь часов, забрали.
Ирине Яковлевой скоро исполнится 58 лет. Она работает в продуктовом магазине продавцом — сутки через двое. Мы разговариваем с ней на небольшой кухоньке в ее квартире. Несмотря на усталость после ночной смены, она жарит беляши, следит, чтобы у нас в чашках не заканчивался чай и признается, что пережитый стресс все равно не позволил бы ей уснуть.
— Он у меня ответственный. Сам пошел служить в последний призыв на два года (с 2007 года срок срочной службы был сокращен до полутора лет, а с 2008 до 1 года - прим.ред.). Я ему говорила «не ходи, пойдешь на короткий», но он настоял. Говорит, «что я не мужик, все служили по два года, и я буду»
У Ирины два сына. Старшему сыну Константину 39 лет. Десять лет назад он попал в аварию, став инвалидом третьей группы — у него не работает одна рука. Младшему Антону 34 года. После мобилизации Антона отправили на боевое слаживание в Пензу.
Собирали Антона, по словам матери, всей семьей. В общей сложности вместе с девушкой сына они потратили более 50 тысяч рублей.
— Кормили их в Пензе хорошо, ничего не скажу, и форму выдали с берцами. Но вот все остальное, утепленную какую-то и так далее - все мы сами. Брали кредит и деньги отправляли. Теперь платим.
На вопрос о компенсации за потраченные средства на обмундирование Ирина рассказывает о выплатах минобороны. В сентябре Антону перечислили «тысячу с небольшим», а в октябре пришли и 195 тысяч рублей, но прикасаться к этим деньгам женщина наотрез отказывается: и доступ к выплате делать не стала, и считает это неправильным.
— Как я имею право взять оттуда, — закипает Ирина сквозь слезы. — Он, бедный, жизнью своей рискует непонятно в каких условиях. А я ему скажу «Антон, дай мне денег»?
И тут же Ирина опускает глаза и признается, что помощь ей сейчас нужна как никогда, ведь через две недели после мобилизации Антона со старшим ее сыном случилась трагедия.
На грани жизни и смерти
— Старший сын умирал у меня трижды, — со вздохом начинает Ирина, как это делают люди, уже много раз выплакавшие свое горе.
Первый раз Константин чуть не погиб, попав в аварию. В Иглинской больнице, куда Ирина приехала забирать сына, ее насторожило его синюшное раздутое плечо. Тогда она настояла сделать ему дополнительное обследование, где выяснилось, что его легкие полные крови. До дома бы он, скорее всего, не доехал.
— Второй раз он где-то заразился туберкулезом. Худеет и худеет, непонятно, почему. Диагноз ему никто не ставил, давали только таблетки от температуры. В итоге он стал весить 30 кг и тогда его наконец положили [в больницу]. Ходила каждый день в церковь и практически жила в больнице. Выходила. А вот теперь…
Константина сбила машина, когда он переходил дорогу по пешеходному переходу. Ирины несколько дней не было в городе. Соседка позвонила ей рассказать, что в квартире «свет горит круглыми сутки третий день подряд», а дома как будто бы никого нет.
— Я приезжаю, а тут животные голодные, собака не выгуляна. Конечно, сразу поняла, что что-то случилось.
Ирина подала заявление в полицию и сразу начала поиски сына по его друзьям и знакомым. На протяжении восьми дней она обивала пороги полицейских участков и «обрывала» телефоны, пока не узнала, что Константин лежит в реанимации 13-й больницы Уфы. Из полиции по заявлению о пропаже ей позвонили только через 26 дней, когда Ирина уже и так все знала.
— Сегодня ему исполнилось 39 лет. Мечтал в сауне справить день рождения. А вот как получилось… У него сильная травма головы. Худой стал за полтора месяца в реанимации. Есть он не может, водичку шприцом даем. А глаза вместо карих стали светло-светло желтыми.
Сейчас Константин может самостоятельно дышать, открывать глаза, но он не находится в сознании, не может двигаться, его кормят через зонд.
Уехал на СВО и пропал
О том, что старший брат попал в аварию, Антону рассказали, когда тот еще был на слаживании в Пензе.
— Я ему предлагала вернуться, что с Костей так случилось. Но он отказался, говорит «как я ребят подведу». Они там, видимо, сдружились.
По словам Ирины, на слаживании Антон пробыл около 20-22 дней, а после тех, у кого не было «боевых специальностей», отправили в зону проведения СВО. Там начались проблемы со связью, а после Антон и вовсе пропал.
— Там их перебросили на передовую. Он такого никогда не видел, мы ведь росли все в мирное время. Они живут в землянках. Там идут дожди, они все разрушились, все сырые, еду когда привозят, а когда нет, — рассказывает Ирина и начинает плакать. — На задании в конце октября они попали в окружение. Все его вещи, телефон, рюкзак сгорели. Кто-то смог выбраться, а кто-то нет.
Своей матери Антон старался не рассказывать о происходящем на службе. Новости Ирина узнавала от девушки сына. По ее словам, вместе с уцелевшими сослуживцами он отказался дальше принимать участие в СВО.
— Что он умеет — служил в автомобильных войсках. В руках не держал автомат или может один-два раза. Машины обслуживал. Ну какой он вояка.
После этого случая связь с Антоном прервалась на три недели.
Два билета на концерт
Всю нашу беседу Ирина старается держаться и не поддаваться эмоциям. И у нее это получается. Кажется, что она так устала, что сил на слезы и причитания у нее совсем не осталось. Но потом она признается, что времени плакать и жалеть себя у нее попросту нет — ей нужно любой ценой найти сына.
— Мы молились, в церковь ходили. Это было очень тяжело. Отработаешь сутки и бежишь в военкомат, пороги обиваешь. Ночью мониторила списки минобороны. Сначала негативные, а потом попавших в плен. Уснуть, конечно, не могу нормально. С утра домашние дела сделаешь, потом опять военкомат, а потом в реанимацию к старшему. Какой уж сон после этого. А утром на работу на сутки.
Ирина взяла справку из больницы о критическом состоянии брата Антона и отправилась в военный комиссариат Орджоникидзевского и Калининского районов Уфы.
— Говорю, помогите мне, чтоб сын приехал. Не выходит из комы брат, надо же как-то повидаться, попрощаться, мало ли что дальше будет. Мама тут одна, мне тяжело.
Поначалу ей отказались что-либо говорить, сославшись на секретность информации. Но Ирина оказалась женщиной упорной и продолжала ходить, звонить, писать, требовать. Выяснилось, для того, чтобы разыскать и вызвать сына в Уфу, ей нужно узнать номер части, к которой он прикреплен. В противном случае помочь ей никто не сможет.
— Вот как я своего ребенка должна искать. Какое горе матери.
Она звонила на горячую линию минобороны и писала письма, отправляла обращения Путину, но, по ее словам, получала «одни отписки». А потом ей позвонили из правительства региона и пригласили на концерт.
— Я писала Путину, семьям мобилизованных ведь обещали помощь какую-то. Мне ответили, что мое обращение переслали нашему президенту [главе республики] Радию Хабирову. И тут на днях мне звонят и говорят — вот билеты на концерт вам. Меня так это возмутило. Они б лучше помогли мне получать пенсию сына, который умирает, чтобы я могла покупать вот эти памперсы, пеленки впитывающие, салфетки, воду, лекарства, это же все дорого! Лучше б они мне этим помогли. Как будто мне сейчас до концерта: один сын пропал, другой на волоске висит.
В очередной раз, придя в военкомат, Ирина поставил там ультиматум — «с места не сойду, буду тут стоять, найдите мне сына».
— Я не знаю, как у меня сил хватило найти эту часть и пройти все эти круги ада. Наверное, потому что я упертая. Я плакала, вставала и шла. Плакала, вставала и шла. Я должна была найти своего сына.
Жив, люблю
Через три недели Антон прислал с чужого номера смс «Жив, люблю». Потом начали давать ему телефон буквально на одну минуту, но толком узнать, что происходит с сыном, за такое короткое время не удавалось. Для Ирины главное было, что он жив.
— 20 дней его искала и каждый день куда-нибудь ходила. Звонила в артиллерийское училище в Пензу. Несколько дней они мне не давали номер командира части. Они с ним якобы связывались и потом мне ответ давали. И так по кругу. Наконец я добилась, чтобы мне дали номер комиссара этой части. Я ему позвонила, и он мне пообещал [отправить сына домой].
Антона действительно отпустили со службы на 10 дней из-за тяжелого состояния старшего брата, чтобы они могли увидеться. Когда у Ирины зазвонил телефон, на котором высветилось заветное имя сына, она аж подпрыгнула от неожиданности. Он успокоил маму и подтвердил, что скоро выезжает домой. А потом попросил поставить телефон на громкую связь и обратился к своим сослуживцам.
— Я желаю всем, кто там, пацанам на «передке», чтобы они возвратились к своим семьям живыми и здоровыми. Потому что их ждут дома.
Как жить дальше
Сейчас Ирина думает, что ей делать дальше, чтобы сохранить семью. Старшего сына скоро выпишут, и за ним будет нужен постоянный уход. А младший менее чем через две недели должен будет вернуться на службу.
Ситуация осложняется тем, что, несмотря на возраст, Ирина до сих пор не может выйти на пенсию - ей не хватило стажа, а точнее она не может его восстановить. В 2017 году на Ирину напали и ограбили, забрав все документы. От сильно удара по голове женщина частично потеряла память и не может вспомнить предприятия, где работала в 90-х годах. Как она сможет ухаживать за сыном и отрабатывать суточную смену, остается неясным.
За помощью мы обратились к специалистам Уфимского хосписа. Там нам подтвердили, что младший сын Ирина - пациент паллиативный, а значит хоспис может оказать ему помощь. В настоящий момент специалисты хосписа находятся на связи с Ириной и оказывают ей необходимую возможную поддержку. Но пока у них нет сиделок, которые могли бы осуществлять уход за Константином.
Выходом для семьи мог бы быть статус ЛОУ - лица, осуществляющего уход, для Антона, который мог бы продолжать оказывать матери материальную и физическую поддержку. Однако процедура оформления статуса ЛОУ длительная и не укладывается в отведенные сроки пребывания Антона дома. Вопрос, что матери делать дальше, вновь повис в воздухе.
— Я совсем теперь одна. У меня нет больше никого. Не дай Бог инсульт стукнет, так меня даже похоронить будет некому. Один сын на СВО, другой в коме. Как дальше жить?