Инфекционный госпиталь в Стерлитамаке находится на окраине города. Забрать меня и отвезти обратно на автовокзал приехала молодая таксистка. Громко смеясь, она поздоровалась и в шутку сказала, что если бы знала откуда придется забирать пассажира, не поехала бы.
— Я мама, а мамам болеть нельзя, — продолжала она шутить.
Объяснив ей, что я журналист и приехал посмотреть происходящее в «красной зоне» госпиталя, девушка оживилась еще сильнее.
— Потемкинские деревни вам небось показывали, — с недоверием и интересом спросила она, поглядывая за моей реакцией в зеркало заднего вида. — Там ведь и потоп был и все такое.
— Потемкинские деревни? Это вряд ли. Больных ведь по подвалам не спрячешь, да вроде и не скрывает теперь масштаб никто, — будучи уставшим, стараюсь отшутиться, но девушка не отступала.
— А много больных-то?
— Много. Лежат в коридорах, да и в реанимации полный аншлаг.
Стерлитамакский инфекционный госпиталь построили в 2020 году за 50 дней. Здание в виде цветка курая было возведено из легких быстровозводимых конструкций, что и позволило строителям уложится в столь короткие сроки.
Проект уже не был уникальным. На тот момент, всего несколькими месяцами ранее, по аналогичной технологии инфекционный госпиталь возвели в пригороде Уфы. Но Стерлитамакский вариант оказался более вместительным. Помимо привычной «терапии» и «реанимации» там разместились отделения «хирургии» и «акушерства-гинекологии».
Эти госпитали появились как реакция на пандемию коронавируса и переполненные больницы по всему миру. Сейчас, когда Башкирию захлестывает очередная «волна», министр здравоохранения республики Максим Забелин заявил о возможном строительстве еще двух аналогичных госпиталей в Зауралье и на западе Башкирии.
— Это позволит разгрузить наши больницы для планового лечения, — сказал Забелин.
Обстановка в больницах действительно напряженная. Взрывной рост количества зараженных вынудил Минздрав приостановить ежегодную диспансеризацию. Практически еженедельно к уже имеющимся ковидным госпиталям и отделениям прибавляются новые больницы.
Так, в Стерлитамаке первая городская больница вновь стала принимать пациентов с коронавирусом, потому что новый инфекционный госпиталь уже переполнен. В Уфе ковидные госпитали вновь развернули в РКБ им. Куватова и клинике БГМУ. А из-за резкого роста заражения коронавирусной инфекцией у новорожденных в 17-й больнице открыли ковидное отделение для младенцев.
По сообщениям некоторых медработников, с кем обсудил ситуацию с коронавирусом в республике Mkset, не только в больницах работают на полную загрузку, но места рискуют закончиться и в моргах.
Уже на подъезде к Стерлитамакскому госпиталю у приемного отделения видно вереницу скорых. Не сказать, что там стоят десятки машин, но за все время нахождения в госпитале я ни разу не видел вход в больницу свободным. Хотя бы одна машина с пациентом да ждет своей очереди.
— Людей привозят отовсюду, — рассказывает заместитель главного врача госпиталя Линара Шарифуллина.
Мы разговариваем с ней в кабинете. В чистой зоне больницы тихо и почти никого нет — все в зоне красной.
— Если раньше к нам привозили чуть ли не со всего юга Башкирии, то сейчас госпитали есть в Мелеузе и Кумертау. Но нам все равно пациентов хватает. Очень много привозят людей с районов, но госпиталь уже полный. Если бы не открыли первую городскую больницу, я не знаю, как бы мы… В общем, сами все увидите.
Мы отправляемся по пустынным коридорам «чистой зоны» к шлюзу. По пути заглядываем в хозблок, где мне выдают противочумный костюм, пижаму, шапочку, маску, перчатки, бахилы и очки. Последние медсестра помогает натереть мылом, иначе они запотеют и работать станет невозможно.
— Роспотребнадзор вроде бы отменил обязательное ношение противочумного костюма в красной зоне, — интересуюсь я у сестры-хозяйки.
— Да, мы и сами смотрим на все это количество расходников… природу жалко. Сколько масок только за этот год было использовано. Но на складе пока есть, вот и пользуемся. Ковид - это тот случай, когда лучше перестраховаться.
Линара вместе со старшей медсестрой отправляются в женский шлюз, а я в мужской, но в сопровождении сестры-хозяйки. Одеваться и раздеваться нужно по строгому протоколу.
Забегая вперед, скажу, что в красной зоне уже не впервые, но то ли с непривычки (не каждый день в противочумном костюме хожу), то ли под впечатлением от реанимационного отделения мне стало плохо. Отправившись в шлюз, я поспешил снять маску, чтобы скорее выпить воды и, позабыв протокол действий, чуть было не сделал это «грязными» перчатками. Несмотря на то, что прививку поставил еще в июле, риск заражения инфекцией был высок, ведь, как известно, вакцина не столько спасает от заражения, сколько помогает переболеть легко. Но вовремя «получив по рукам» от ждавшей меня в шлюзе сестры-хозяйки, рисков удалось избежать.
— Сразу предупреждаю, чтобы вы не слишком впечатлялись, — готовит меня на выходе из шлюза Шарифуллина. — У нас действительно много людей, коридоры полные, реанимация, кому-то совсем плохо, поэтому будьте готовы.
Помещение, через которое ты попадаешь из «чистой» в «грязную», назвали шлюзом не зря. Я бы назвал его вообще — порталом. Из спокойных и безлюдных коридоров ты оказываешься сразу в гуще событий.
В коридорах «красной зоны» плотный трафик. Врачи то и дело перевозят пациентов на креслах или каталках. Своим ходом никто не передвигается.
— Почему своими ногами ходить не пускаете? — продолжаю интересоваться. — В США так делают из-за опасения судебных исков, а вы?
— Так они же ходить не могут сами, — объясняет начмед. — Посмотрите, все на кислороде. У кого баллон, у кого подушка. Им и так дышать тяжело, а при ходьбе отдышка усиливается. Не выдерживают: сознание потеряет от недостатка кислорода, упадет и разобьется. Поэтому пешком здесь никто не ходит.
Меня провожают в приемное отделение. Если снаружи госпиталя я видел только машины скорой помощи, то сейчас вижу серые, газетного цвета лица людей. Кто сидит в маске и судорожно дышит, как будто бы после испуга, кто-то просто отрешенно смотрит в сторону и ждет своей очереди.
Один из пациентов на кислороде пытается возмущаться из-за долгого ожидания. Судя по всему, сидит он уже не первый час и порядком устал. Врачи его успокаивают, а на мой вопросительный взгляд разводят руками.
— Сами же видите: пациентов очень много.
— А что вообще здесь в отделении происходит?
— Сюда на скорой привозят зараженных ковидом. Здесь мы оцениваем их состояние, на месте делаем КТ, рентген, анализы при необходимости и принимаем решение о госпитализации или отправляем лечиться домой.
— Разве если человека привезла скорая - это не гарантирует госпитализацию?
— Нет, — объясняет Шарифуллина. — Людей сейчас болеет много, а места в госпитале ограничены. Сюда берем тех, кто самостоятельно уже не может справиться с болезнью.
Все время нахождения в госпитале я чувствовал себя неловко. Видя, как суетятся врачи и видя пациентов, которые все равно вынуждены сидеть в многочасовых ожиданиях, я старался сделать свое присутствие максимально незаметным, чтобы не отнимать время ни у тех и ни у других. Молчаливо наблюдал, задавал вопросы в свободные минуты и наоборот затихал, когда ситуация накалялась.
Так мы прошли по лабораториям, посмотрели оборудование, зал рентгена и КТ, но визит в реанимацию все время откладывался.
— Что вы там хотите увидеть? — уже в лоб спросила меня начмед, в ответ на мою, наверное, третью просьбу туда отвести. — Все основную информацию я рассказала, да и минздрав ее озвучивает ежедневно.
— Все, как есть, увидеть, — отвечаю я. — Люди должны знать, что происходит на самом деле, как много пациентов, какой у них возраст, состояние. А мне, чтобы об этом рассказать, нужно убедиться и увидеть все своими глазами.
Скрывать от меня никто ничего не собирался, вопрос оказался в другом. Реанимация — это отделение не для слабонервных. А реанимация, забитая пациентами чуть ли не до отказа, и подавно. Неподготовленный человек, впечатлившись, попросту может свалиться в обморок и, видимо, я вызывал у врачей подозрения.
Переступив порог отделения, сразу же вспомнил слова заведующей ковидным госпиталем в уфимской 13-й больнице Эльвиры Галинуровой. В июле, когда я приходил к ним в красную зону, она рассказывала, что врачи стараются оттягивать момент перевода пациентов в реанимацию насколько это возможно. Помимо тяжелого состояния, пациентов там угнетает сама атмосфера. Ее слова в тот момент, глядя на их пустое и спокойное отделение из четырех коек, оценить было сложно. Но теперь, оказавшись в реанимации на 60 коек и заполненной на все 100%, все встало на свои места.
Отделение представляет собой длинный коридор с боксами, по бокам в которых лежат по пять человек. Несмотря на просторные, светлые помещения, современный дизайн и цветные стены, атмосфера здесь как ни крути тяжелая. Бесчисленное количество аппаратов, издающих механические звуки, врачи в костюмах, у которых не видно лица и, самое главное, пациенты — все тяжелые, в трубках, масках или куполах, стонущие и тяжело дышащие.
Легких пациентов в реанимации и не бывает. Куда ни глянь, везде лежат серо-желтые тела. Кто-то находится в сознании, кто-то лежит в коме и каждый день здесь кто-нибудь умирает.
Вместе с врачами мы начинаем обход. Заходим в первую палату, и тут же в глаза бросается пожилой мужчина, из которого торчит порядочное количество трубок, а на голове прозрачный купол, напоминающий старый водолазный шлем. Его вид просто обескураживает. Шлем плотно одет на шею. Он помогает пациенту дышать и создает определенное давление — аналог кислородной маски для неинвазивной вентиляции легких. Внутри купола видно лицо пациента, которому не просто тяжело — он напуган.
Врач подходит к монитору у кровати, смотрит на показатели и качает головой. Пациент этого не замечает. Создается впечатление, что мужчина дезориентирован.
— Здравствуйте, — обращается к нему начмед. — Как вы себя чувствуете?
Пациент пытается включиться в разговор, но то ли через купол плохо слышно, то ли ему трудно говорить, и ответить у него не выходит.
— Как вы себя чувствуете? Вам лучше или хуже? — не теряет надежды врач, задавая вопрос громче.
Ответить у мужчины по-прежнему не получается, от чего он заметно начал нервничать сильнее прежнего. Начмед предложила показать свое состояние жестами — поднять большой палец вверх или вниз. Но пациент все больше начинал нервничать и, казалось, до конца не осознавал происходящее. Опрос пришлось прервать.
В палате напротив лежал самый молодой пациент. Мужчине всего 37 лет (хотя, по словам врачей, здесь лежали и значительно моложе). Поступил в реанимацию днем ранее с 76% поражения легких, после того, как 14 дней лечился дома противовирусным. Ему задали несколько общих вопросов и он с большим трудом и тяжелым дыханием, не отрывая кислородную маску от лица, на них ответил.
— Поправляйтесь, не лежите на спине, только на боку или животе, хорошо? — говорит напоследок врач.
Мужчина кивает головой.
— Пока нестабильный, давайте у вас еще полежит, — предлагает начмед и врач соглашается.
В каждой палате есть окошки в коридор и, проходя мимо, невольно обращаешь внимание на тех, кто лежит без сознания. Они выделяются среди остальных тем, как неестественно вздымается их грудь от аппаратов ИВЛ, которые дышат за них, а мягкий живот словно колышется на ветру.
В конце обхода мы зашли в палату, где на аппарате ИВЛ, без сознания, лежал еще один мужчина. Начмеда еще в коридоре начало интересовать его состояние, а когда вошла в палату, посмотрела на монитор, а потом на врача.
— Это что? Какая динамика, прогноз?
— Тяжелый, становится хуже, — врачи переглянулись, еще раз посмотрели на монитор и друг на друга.
Всем стало ясно и без дальнейших объяснений, что шансов выжить у пациента осталось немного.
В терапевтическом отделении полно народу. После реанимации мы сразу отправились сюда, где пациенты еще находятся в удовлетворительном состоянии. По обе стороны широкого коридора размещены койки с пациентами, и мест все равно не хватает. В самих боксах лежат по пять-шесть человек, есть туалет, душевая и отдельный выход на улицу.
— Это чтобы они могли выйти погулять? — наивно спрашиваю я.
— Нет, конечно, — отвечает сопровождающий меня заведующий первым инфекционным отделением Тагир Нурисламов. — Когда пациент выздоравливает, он должен выходить отсюда сразу на улицу, в чистую зону. Правда, сейчас у нас работает немного другая схема.
Мы пришли в отделение время обеда. Кто-то заканчивал есть, кто-то уже спал. Проходим по коридору между кроватями с пациентами.
— Обратите внимание на них, — говорит Тагир. — Практически каждому из них прописан кислород, но где у них маски, видите?
Некоторые пациенты действительно просто кладут маску рядом, несмотря на работающий кислородный концентратор.
— Не слушаются, не выполняют рекомендации врача, даже попав в больницу. Тем самым они отягощают течение заболевания. И это один из факторов ухудшения их состояния, — объясняет Тагир.
В маске находиться действительно неприятно. Она закрывает половину лица и подающийся кислород все время бьет в лицо. Попробуйте высунуть голову в окно автомобиля на скорости 50-60 километров в час и проехать так хотя бы час. Вам вряд ли понравится. И все же это меньшее из зол, когда вопрос стоит - маска или реанимация.
Как оказалось, многие из врачей, с которым удалось побеседовать в госпитале, обращали внимание на отсутствие человеческой сознательности и самодисциплины.
— Прививки ставить не хотят, маски носить и руки мыть тоже; попадают в больницу — дышать кислородом не нравится или в маске лежать неудобно — снимают, а потом их переводят в реанимацию, и некоторые из них умирают. Как помочь человеку, который сам себе помочь не готов? — разводит руками медсестра, проводившая меня до шлюза в чистую зону.